Источник http://icon.cerkov.ru/2013/03/17/ikonopisec-mariya-sokolova-monaxinya-iulianiya/

Богоматерь. Фрагмент Благовещения. Икона из царских врат XX в. Трапезный храм во имя прп. Сергия Радонежского, придел во имя свт. Иоасафа, епископа Белгородского Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Работа мон. Иулиании.

 Автор предлагаемых воспоминаний Владимир Владимирович Быков — один из старейших прихожан московского храма святителя Николая в Кленниках на Маросейке, духовный сын служивших здесь в конце XIX — начале XX века святого праведного Алексия, старца Московского, и священномученика протоиерея Сергия Мечевых, в августе 2000 года причисленных к лику святых.Владимир Владимирович Быков родился в 1910 году. В 1959-м окончил вечерний машиностроительный институт, долгое время работал главным технологом на закрытом предприятии, а затем заместителем директора научно-исследовательского института. Всю свою жизнь он оставался человеком глубоко верующим и преданным Церкви. После закрытия маросейского храма на его квартире в Малом Козихинском переулке проходили занятия иконописного кружка, руководимого Марией Николаевной Соколовой (монахиней Иулианией), а также с 1933 по 1943 год было тайно отслужено более двухсот Божественных Литургий

Мои воспоминания о Марии Николаевне Соколовой (монахини Иулиании), конечно, не являются биографией или житием, хотя думаю, что рано или поздно ее житие будет написано, — Православная Церковь воздаст ей должное за возрождение древнего иконописного искусства в один из сложнейших периодов истории нашей страны. Сегодня почти во всех иконописных школах и богословских институтах иконопись преподают ученики Марии или ученики ее учеников.

С Марией я познакомился в конце 1921 года, когда впервые пришел на исповедь в храм святителя Николая в Кленниках на Маросейке к отцу Алексию Мечеву, старцу Московскому, ныне причисленному к лику святых. Однако прежде чем продолжить рассказ, я должен вкратце напомнить, какое время мы тогда переживали, — время жестоких гонений на верующих. Аресты, допросы, лагеря и «великие стройки» постоянно, словно дамоклов меч, довлели над нами. Приведу только один эпизод, свидетелем которому я был, из периода так называемого изъятия церковных ценностей.

Шел я из школы домой на Арбат и у церкви Спаса в Царицынском переулке на Пречистенке увидел большую толпу народа. Я протиснулся вперед. На паперти стояла табуретка, возле нее — человек в черной кожаной куртке, кожаных брюках и кожаной кепке, с огромным маузером в желтой кобуре на поясе. Видимо, комиссар. В руках он держал то ли отвертку, то ли стамеску. Паперть окружали несколько красноармейцев с винтовками. Из раскрытых дверей храма выносили иконы в ризах. Комиссар внимательно рассматривал их, и если видел пробу — стамеской (или отверткой) отдирал ризу, укладывал ее на табуретку и пытался согнуть. Когда это ему удавалось, бросал ризу на пол и принимался топтать ногами. Согнув же, укладывал серебряные ризы в большой, а золотые — в маленький ящик. Плакал у входа старый иерей, диакон поднимал оставшиеся без риз иконы и уносил в церковь. Народ волновался, слышались женский плач, возмущенные возгласы. В толпе сновали люди в штатском, уводившие тех, кто возмущался особенно громко…

Долгие годы Мария Николаевна дружила с моей женой Еленой Александровной Лебедевой-Быковой и одиннадцать лет занималась с ней иконописью. Обе с 1924 года были духовными дочерьми протоиерея Сергия Мечева (также в 2000 году причисленного к лику святых), что еще более сближало их. Со временем возникла дружба между Марией и мной. Мы довольно часто встречались, так как занятия иконописного кружка (группы), организованного Марией Николаевной, проходили в нашей квартире в Малом Козихинском переулке. Собираясь вместе, читали вечерню и утреню, а иногда по воскресеньям скрывавшиеся от властей священники тайно служили у нас литургию, на которой присутствовало восемь-десять сестер и братьев маро- сейской общины.

Биография Марии Николаевны Соколовой довольно подробно изложена ее внучатыми племянницами Наталией и Анной Алдошиными в книге «Труд иконописца», изданной в 1995 году. Я же хочу рассказать о Марии, какой видел ее в домашней обстановке, в храме, на занятиях в иконописном кружке, как с годами под руководством старца Алексия и протоиерея Сергия Мечевых взрастал ее дух.

В 1917—1918 годах семнадцатилетней девушкой, только что окончившей гимназию, находившуюся рядом с церковью Успения Пресвятой Богородицы (теперь Болгарское подворье), в которой служил иерей Николай, ее отец, пришла Мария в храм Николо-Кленники на Маросейке. Увидев ее, настоятель протоиерей Алексий Мечев сказал: «Эти глаза пришли ко мне». С этого момента Мария навсегда связала себя с маросей- ской общиной. Святой старец Алексий научил ее молиться, благословил на иконописание.

Мало кто сейчас знает, что в 1930-е годы отец Сергий благословил Марию, будущую мать Иулианию, на путь старчества. Большинство церквей тогда было закрыто, иереи находились в лагерях или ссылках. И тем, кто нуждался в совете и духовной помощи, отец Сергий говорил: «Идите к Марии Николаевне». Жила она около Таганской площади, на Большой Коммунистической улице, на втором этаже двухэтажного дома. Поднимались в коммунальную квартиру по деревянной лестнице. Ступени отчаянно скрипели. На скрип выходил сосед, подозрительно оглядывал пришедшего. Родные Марии нервничали, нередко у посетителей возникали с ними неприятности. По-своему они были, конечно, правы. Однако маросейцы все шли и шли…

Мария обычно сидела за небольшим столиком у окна (свет падал слева) — выполняла графическую работу для издательства или писала очередную икону. Склонив голову немного набок, она внимательно слушала, и ты понимал: она сейчас вся в тебе. Выслушав и положив на себя крестное знамение, она несколько мгновений молчала, потом, подняв голову и глядя тебе в глаза, ясно и четко отвечала.
Внешне Мария была привлекательна, но неброской красотой: что-то строгое, сдерживающее жило в ней; так же сдержанно обходилась она с окружающими людьми. Временами легкая
улыбка освещала лицо, однако никогда я не видел ее громко смеющейся или тем более хохочущей. Доброта переполняла Марию, при этом помощь людям она всегда оказывала так, чтобы никто ничего не знал. Одевалась скромно, тем не менее одежда сидела на ней словно влитая. Опрятность и чистота были доведены до предела. Голову неизменно покрывала шелковой косынкой. Прическу носила простую — укладывала волосы на затылке в пучок.

Обладая замкнутым характером, Мария редко приоткрывала тайники своей души. Но нам с Еленой на ее откровенность позволяла рассчитывать долгая дружба. Я не вправе здесь рассказывать о ее сокровенном. Скажу только одно: всю жизнь Мария мечтала стать монахиней. Поначалу ей это отсоветовал отец Сергий: «Монастырей сейчас нет, живите в миру монашеской жизнью, и Господь спасет Вас. Время еще не пришло». Только в 1970 году Мария приняла тайное монашество с наречением имени Иулиания.

Внешняя привлекательность и внутренняя красота неотразимо влекли к ней людей. Почти все братья общины просили ее руки — и, конечно, все получили отказ. Но отказывала Мария так, что ни один из них не унес в своем сердце обиду или злость; многие впоследствии стали ее искренними, добрыми друзьями, признав за ней духовное превосходство. Любили Марию и сестры общины.

Иконописный кружок, созданный Марией Николаевной Соколовой из маросейцев в 1930 году, просуществовал до 1941 года. В нем занимались Зина Соловьева, Елена Лебедева (Быкова), Мария Четыркина, моя сестра Елена Апушкина (Быкова), еще несколько человек, имена которых сейчас забылись, и даже я — вовсе не умевший рисовать. Наиболее талантливыми среди нас считались Мария Четыркина и Зина Соловьева.

Жена моя Елена и Мария Николаевна вместе выполнили учебный иконописный альбом в красках объемом в сто страниц и размером 30×42 см (этот альбом в июле 2001 года я передал в дар настоятелю храма святителя Николая в Кленниках протоиерею Александру Куликову). В 1932— 1933 годах они вдвоем ездили в Новгородскую и Псковскую области для изучения древней иконописи в храмах, монастырях и музеях. Поездки были сопряжены с большими трудностями. В закрытые для богослужений церкви сторожа пускали Марию и Елену только за деньги, да и музейные работники особой приветливости к ним не проявляли. Тем не менее в Москву они привезли большую папку зарисовок.

Мария написала огромное количество икон. Каждый образ создавался ею после долгих молитв, подробного изучения жития святого, преданий о его земной жизни. Все эти материалы в те годы достать было трудно, но она доставала.

Помню работу Марии над иконой Всех Святых, в земле Российской просиявших, которую она писала по совету отца Бориса Холчева и по благословению владыки Афанасия (Сахарова) и отца Сергия Мечева. Мария изучила сотни житий, прочитала горы книг и статей, подняла огромный иконографический материал, выполнила десятки, а возможно, и сотни эскизов. Считаю, что этот подготовительный труд сопоставим с трудом по написанию докторской богословской диссертации…

Более полугода икона хранилась у меня — опасались ареста Марии. По указанию отца Сергия я сделал с иконы черно-белый снимок. Было отпечатано около ста фотокопий, которыми батюшка благословлял паству. Создав этот образ, Мария стала иконописцем не только маросейской общины, но и всей Русской Православной Церкви. Заложенный Господом талант полностью расцвел, далее стали появляться все более совершенные иконы.

Иконы, созданные Марией, были у многих братьев и сестер общины — в основном лик ангела, взятый с рублевской Троицы. Для моей первой жены Елены, умершей в 1943 году, и второй — Елизаветы Замятниной-Быковой — она написала двадцать семь икон. Большая их часть экспонировалась в Московской духовной академии 21 ноября 1999 года, когда праздновалось 100-летие со дня рождения Марии Николаевны Соколовой.

Особенно чтились в нашей семье два образа Феодоровской Божией Матери и образ Николая Угодника, написанные на дереве от крышки гроба святого праведного Алексия Мечева. В 1933 году при переносе останков старца с Лазаревского кладбища на Введенское обнаружилось, что одна из досок подгнила. Ее заменили, а из остатков подгнившей выпилили небольшие квадратики…
Мария Николаевна была не только иконописцем, но и глубоким исследователем в области истории иконописи. Она оставила нам сочинения «Церковь — тело Христово», «Православная икона», «Икона есть богословие в образах» и другие. Говоря об иконописном искусстве конца XIX — начала XX века, она с неизменной горечью констатировала его совершенное падение. В Палехе и Холуе — центрах массового иконописания «для народа» — иконы «изготавливались» (я специально употребляю именно это слово) поточным методом, как автомобили на конвейере: один писал только пальцы ног святого, второй — ступни, третий — руки, четвертый — одежды… На одну икону приходилось двадцать пять — тридцать «мастеров». При этом широко использовались трафареты, шаблоны. Конечно, никакой молитвы в процессе работы не творилось. Иконы же, созданные Марией Николаевной, есть великое духовное богатство. Ныне они находятся в Троице-Сергиевой лавре, в храмах Москвы, Ташкента, Ферганы, Владимира, Старого Оскола, Орла, Рыбинска, в Прибалтике.

К 1930 году в России не осталось иконописцев — работали лишь немногочисленные реставраторы. Мария Николаевна, организовав иконописную мастерскую в Троице-Сергиевой лавре, совершила, не побоюсь сказать, духовный подвиг, положив начало возрождению иконописи в нашей стране…

Но вернемся в 1920—1930-е годы. В результате постоянных арестов в Москве почти не осталось священников. Чтобы утолить стремление братьев и сестер маросейской общины к молитвенному общению, отец Сергий разделил их на группы по десять-двенадцать человек, поставив во главе каждой наиболее опытных людей, имена которых не разглашались. В числе руководителей оказались моя жена Елена и, конечно, Мария Николаевна. Со сбором нашей группы сложностей не возникало: мы с Еленой жили в отдельной двухкомнатной квартире. Сойдясь, читали вечерню и утреню; по воскресным дням иногда тайно приезжал сосланный за 101-й километр иерей и служил литургию. Что же касается группы Марии Николаевны, собираться в ее коммуналке было опасно, и она обращалась к нам. В назначенный день я встречал ее подопечных на улице и провожал в квартиру.

Помню, на одной из таких встреч Мария Николаевна читала и разбирала письмо отца Сергия «На закрытие Маросейского храма». Ранее письмо разбиралось Еленой в ее группе. Когда все разошлись, жена сказала мне: «Ты знаешь, мой разбор и разбор Марии — это небо и земля. Насколько же выше меня она стоит!»

«Органы» постоянно следили за Марией, дважды пытались ее арестовать. Первый раз за ней явились под вечер. Но случилось так, что в тот день утром Марию охватило непреодолимое стремление уехать за город, и она отправилась на две недели на дачу к Чертковым. Никто не мог понять этой внезапной спешки… Через год вновь нагрянули сотрудники ОГПУ. Пока соседи открывали дверь, Мария накинула на плечи платок и ушла черным ходом. Господь хранил ее для нас…

Мария Николаевна часто навещала в ссылке отца Сергия, владыку Афанасия (Сахарова), других иереев, а также ссыльных братьев и сестер общины…

Заканчивая воспоминания о дорогом и любимом человеке, приведу заповеди Господни: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22; 37, 39). Духовная дочь праведного старца Московского Алексия и священномученика Сергия Мечевых эти заповеди исполнила, оставив нам в наследство бесценный дар — созданные ею иконы. Память о ней благоговейно чтится в общине храма святителя Николая в Кленниках. Академическая иконописная мастерская Троице-Сергиевой лавры каждый год 21 ноября, в день рождения монахини Иулиании, совместно с прихожанами Маросейки устраивает памятный вечер…

«Московский журнал» №3, 2002 г.

Необычные иконы матери Марии (Скобцовой) и «традиционное новаторство» инока Григория (Круга)

Монахиня Иулиания (Соколова М. Н.) о задачах иконописца

Источник https://foma.ru/35-let-na-sluzhbe-russkim-svyatyim.html

«Все святые, в земле Русской просиявшие».

Икона. 1934 г. (Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры)

Икона всех Русских святых монахини Иулиании (Соколовой)