ИСТОЧНИК http://agionoros.ru/docs/1361.html
(1846 – 8 сентября 1929)
Старец Даниил или Димитрий Димитриадис, как его звали в миру, родился в 1846 году в Смирне, городе, население которого, как и население некоторых других городов, горько скорбело тогда о потере греческой Малой Азии. Родителей его звали Стаматиос и Мария. Бог даровал им троих сыновей — Георгия, Константина и Димитрия и трех дочерей — Екатерину, Анну и Параскеву.
Стаматиос Димитриадис владел ремеслом оружейника, и юный Димитрий приходил иногда в его мастерскую и с любопытством ее осматривал. Но больше времени мальчик проводил в кузнице иного оружия, оружия духовного, которая принадлежала его дяде —Анастасию. Дядя Анастасий был простым человеком, не очень образованным, но очень верующим и добродетельным, и он вооружил Димитрия “оружием света”. Он превратил свою мастерскую, где варил на продажу мыло, в келью подвижника. Там укрепил даже ремни, чтобы они поддерживали его во время долгих всенощных бдений. Люди называли его обычно “Святой мыловар”.
Анастасий всегда держался правила: «Очисти не только лицо, но и душу от беззакония!». Кроме мыла, посетителям небольшой его лавки предлагались всевозможные предметы благочестивого обихода: духовные книги, свечи и ладан.
Сердца молодых людей, посещавших Анастасия, впитывали слова учения Божия словно почва добрая. Воскресными днями он уводил группу молодежи за город, на чистый воздух, подальше от городской духоты, и там они, кроме свежего воздуха, вдыхали сладость совместных молитв, слова Божия — этих даров Господних. И до скончания времени земной жизни старец Даниил не забывал данного ему этим святым человеком.
Разглядев в юноше желание мистического единения с Христом, Анастасий дал ему изучать «Добротолюбие». Уже через короткое время (чему способствовала, несомненно, и исключительная его память) Димитрий знал все прочитанные тексты наизусть.
Димитрий учился в прославленной школе «Благовестия» Смирны, где преуспевал в учении и неизменно первенствовал среди товарищей̆.
Но уроки школьные не несли полного удовлетворения душе Димитрия, не могли наполнить его ум. Главное, что было ему близко и что он любил, было вне школы: Писание и поучения святых Отцов—он постоянно их изучал. Особый интерес вызывали писатели-аскеты, достигшие вершин духовной жизни. Под влиянием «Добротолюбия» в нем мало-помалу начало возрастать желание посвятить свою жизнь служению Богу в монашестве. Его звала чистая жизнь иноков, он все чаще думал о том, как бы и ему оставить поскорее мирскую жизнь.
Дядя Анастасий говорил людям, искавшим святости: “Если Вы действительно хотите видеть добродетель и святость, идите на Святую Гору”.
Святая Гора Афон сделалась для боголюбивого Димитрия землей обетованной, новым Иерусалимом. Благодаря «Лествице» он знал: «Когда хотим выйти из Египта и бежать от фараона, то и мы имеем необходимую нужду в некоем Моисее, то есть ходатае к Богу и по Боге, который, стоя посреди деяния и видения, воздевал бы за нас руки к Богу, чтобы наставляемые им перешли море грехов и победили Амалика страстей» (Слово 1, 7). И Бог исполнил желание его сердца, послав наставника. В Смирне, на подворье Хилендарского монастыря, находился тогда духовник-святогорец, которому он открыл не только свои согрешения, но и сокровенное влечение к иночеству. Оценив пламенное желание, зрелость мысли, глубину внутренней жизни и, несмотря на юный возраст Димитрия, духовно просвещенный муж усмотрел здесь несомненное призвание: “Из всех молодых людей, которых мне довелось исповедовать, только в тебе, чадо, вижу я это стремление. Кажется, Сам Бог велит тебе быть монахом на Святой Горе".
Каждое богоугодное желание, однако, испытывается, и вполне естественно, что желание Димитрия тоже должно было пройти трудное испытание. Неожиданно умер его отец, и пришлось ему стать опорой семьи, занимаясь какое-то время попечениями о доме, продолжая отцовское дело. Однако, в это время вокруг него собралось сообщество верующих юношей, которых он научал основам христианства, побуждая их всерьез вступить на стезю добродетели. Он стремился другим передать святоотеческое пламя веры и святости.
И по прошествии некоторого времени в одно прекрасное утро он принял решение. С благословения духовника тайно оставил прежнюю жизнь и отправился искать гавань душе своей. Было ему девятнадцать лет. Димитрий слышал, что на Пелопоннесе и на островах Эгейского моря есть святые места, привлекающие паломников, монастыри с добродетельными монахами, и ему хотелось видеть все это. Он побывал в «Мегало Спилео», в Святой Лавре, Идре, Тиносе, Паросе. На острове Парос в пустыни св. Георгия он нашел подвижника отца Арсения, который еще при жизни почитался как святой. Встреча эта стала важной вехой в жизни юноши. Он просил его позволить ему жить с ним, но отшельник, по воле Божией, указал ему на его истинное предназначение: “Нет, чадо, ступай на Святую Гору в обитель св. Пантелеимона”.
В течение долгого времени мать Димитрия была безутешна. “Он тайно покинул нас! — повторяла она снова и снова. — Он ушел, ничего мне не сказав! Я не могу простить ему этого. Почему он это сделал? Разве я не почитаю Бога? Почему он не просил моего благословения? О Богородица, всем сердцем молю Тебя, не позволь ему стать монахом, если не придет он попрощаться со мной и попросить моего благословения”.
В то время, когда его благочестивая мать молила Богородицу, корабль, на котором был ее сын, плыл от Икарии мимо Хиоса, направляясь на север. И вдруг ветер неожиданно подул в другую сторону, и корабль вынужден был сменить курс и вскоре бросить якорь в гавани Смирны. Таким образом, после девятимесячного отсутствия Димитрий очутился в своем родном городе. После сильной просьбы одного своего старого друга, встретившего его на верфи, он решился навестить свой дом. Мать восприняла это событие как чудо и горячо возблагодарила Богородицу за то, что Та услышала ее молитвы. И когда позднее сын целовал ей на прощание руку, она со слезами благословила его: “Ну, сын мой, иди с миром, и милость Божия да охранит тебя на пути, выбранном тобой”.
Следует сказать, что эта благочестивая женщина умерла в 1892 году в Верхнем квартале Смирны, удостоившись заранее знать день своей кончины. То была святая мать святого сына.
После этого нежданного отклонения корабль продолжил свой путь и, пройдя мимо Лемноса, направился к Святой Горе. В священном величии пред глазами восторженных пассажиров предстала вершина Афона. Проплывали одно за другим очертания крупных монастырей, похожих на райские обители.
Димитрию не было нужды думать, куда отправиться: отец Арсений указал уже место его — обитель святого Пантелеимона. Проплыв мимо многих монастырей, они, наконец, добрались, до этой величественной обители.
В то время братия монастыря насчитывала двести пятьдесят отцов — греков и русских. Русских было меньше, но число их постоянно возрастало, а вместе с этим росли также и огромные здания монастырские.
Если войти в церковный двор, сразу почувствуешь себя маленьким среди величия как бы одного из дворцов Царской России. В этом монастыре главной силой постепенно стали русские. Они построили колоссальные здания с величественными лестницами, церкви, подобные церкви Св. Покрова и св. Александра Невского, богато украшенные золотом и серебром; огромную трапезную и величественную колокольню с громадным колоколом.
С 1832 года игуменом монастыря был архимандрит Герасим из Драмы. Димитрий, представ пред ним, пал ниц и стал просить, чтобы его приняли в число братии.
Игумен советовался в этом с другими отцами.
Когда они узнали, что молодой человек приехал из Смирны, некоторые стали возражать.
“Мы не желаем жить совместно с человеком из Смирны,” — говорили Игумену.
“Отчего нет?"
— “Знаем мы уже этих, родом из Смирны...”
“Но я прошу Вас, примите меня! Если не подойду, тогда изгоните,” — настойчиво просил монахов Димитрий.
Видя такое рвение, отцы решили-таки принять его. Позже они шутя говорили ему: “Ты оправдал жителей Смирны!”.
Итак, Димитрий был принят и зачтен в послушники. Первым его послушанием стал уход за монахом преклонных лет — старцем Саввой из Кесариии, что проживал в исихастской каливе за пределами обители. У этого старца, некогда деятельного и энергичного, было достаточно опыта и духовных дарований для воспитания новичков, да и сам уход за престарелыми — отличная школа для начинающего послушника. Приходилось делать все: мыть, подметать, стирать, стряпать, и притом безукоризненно, с непременного благословения, рачительно и чинно. Нужно было многое терпеть, и не одни лишь стариковские причуды. Отец Савва твердо усвоил урок преподобного Иоанна Лествичника: старец, пренебрегающий ежедневным вразумлением и укорением послушника,— заслуженным или беспричинным,— лишает его и себя многих венцов. Оставалось лишь смиренно кланяться и на все отвечать: «Благослови, отче» и «Буди благословено».
Однажды в субботу Димитрий почистил часовенку кафисмы. Она была освящена в честь святого Трифона; очень красива, покрыта мраморными плитами. После того, как он тщательно вычистил мрамор, вычистил до сияния, появился старец Савва. Достав из кармана белый носовой платок, вытер им пол, как бы собрав с него пыль, и нашел таким образом причину поворчать на своего послушника.
“Что это за работа? Ты это называешь чистым? Ты что, не видишь, как почернел платок? Разве так говорится в Библии: “Господи, возлюбих благолепие дому Твоего” (Пс. 25,8)?
Послушник Димитрий просто светился смирением, мягкостью и любовью. За эти добродетели отец Савва высоко его ценил и, когда позднее юноше назначили другое послушание, при расставании просил у него прощения.
Второе монастырское послушание было в другой кафисме, где подвизались два болгарских монаха. Они делали из шерсти мешки и другое. Отцы эти оказались весьма суровыми. Однако Димитрий остался стойким в послушании, видя прямое и в кривом. Например, каждую пятницу по вечерам они молились о упокоении душ умерших. Когда в один из таких вечеров подошла очередь новичка, он правильно произнес слова молитвенные: “упокой Боже, рабы Твоя, и учини я в раи”
Но болгары закричали: “Ты неправильно сказал! Надо говорить не “рабы Твоя", а “раб Твоя”.
“Благословенны будьте, Старцы. Отныне буду говорить: “раб Твоя,” — ответил истинный сын послушания.
Он несомненно знал поучение св. Варсонофия о терпении: “Потрудись во всем отсечь собственную волю, так как это вменяется человеку как жертва. Это то, что подразумевается в словах: “Тебе ради умерщвляемся весь день, вменихомся яко овцы заколения” (Пс. 43,23)”.
Смирение Димитрия на послушаниях тронуло сердца братии монастырской. Игумен, которому рассказывали о его скромности и терпении, взял молодого послушника на новые послушания в монастыре.
Прошло немного времени, и наступил великий день в его жизни — день пострига монашеского. Позже старец Даниил всегда с волнением вспоминал этот день.
Слова священника наполнили его страхом, но вместе и невыразимой радостью: “Смотри, Христос невидимо присутствует здесь. Никто не принуждает тебя принимать эту схиму, помни об этом. Помни, что только по собственному желанию принимаешь ты эту святую и великую схиму”.
“Да, преподобный отче, по моему собственному желанию — твердо сказал он.
Когда святой обряд пострижения был совершен — обряд как бы символически отражающий историю блудного сына, явился новый человек, носящий “прежний покров” — монах Даниил.
Поскольку отец Игумен был уже немолод, ему становилось трудно совершать все, согласно типикону, принятому в монастыре, и он оставлял отца Даниила при себе для чтения правил.
Постепенно отец Даниил завоевал сердца всех насельников монастыря своим послушанием, благородством, добротой. Все — и старые, и молодые — любили и уважали его.
В русском монастыре он впервые познакомился с благословенным искусством иконописи у брата обители отца Дионисия. И как же сильно вошли в его жизнь священные иконы Христа Спасителя, Богородицы и святых! До конца жизни к имени его прибавляли слово “иконописец”. Он был иконописцем, знавшим свою миссию и предназначение, был таким, кто, кроме желания и трудов изобразить Господа и святых Его на дереве как можно более совершенно, старался также “в сердце своем напечатлеть Его образ”. Он был иконописцем, подвизавшимся в подвигах духовных, с чистым умом и пламенной душой. Некоторые его работы и до сего дня хранятся в здании иконописной мастерской, где живут сейчас его духовные наследники. Они делают еще более явственным присутствие в Катунакии старца Даниила.
Его жизнь в русском монастыре протекала спокойно, душа возрастала о Боге. Однако без испытаний и ударов нет избранников у Христа, и мирное течение времени было нарушено сильным нездоровьем отца Даниила. Он был поражен сильным нефритом. Мучительная болезнь перешла постепенно в хроническую, и долго страдал он от жестоких болей, лихорадки и головокружения.
Но мало того, подошло еще одно испытание: в обители между греческими и русскими монахами возникли распри. Около 1876 года умер игумен Савва, грек по происхождению. Избрать нового игумена оказалось делом очень трудным, так как греки желали грека, а русские — русского. Начались споры, волнения, нестроения. Отец Даниил, который благодаря честности и прямоте был избран к тому времени секретарем монастыря совместным голосованием и греков, и русских, оказался в центре всех этих беспорядков.
Дело дошло до Константинополя, и четыре представителя монастыря — двое греков, одним из которых был отец Даниил, и двое русских — предстали перед патриархом Иоакимом (уроженцем Хиоса). Отец Даниил честно и мужественно сказал о своей позиции, но за это пришлось платить. Расплатой было изгнание из монастыря святого Пантелеимона и запрет на несколько лет жить на Святой Горе.
Изгнанный со Святой Горы, отправился отец Даниил в Фессалоники. Митрополитом там в те годы был владыка Иоаким (1874 — 1878), впоследствии патриарх Константинопольский Иоаким III. Изгнанник посетил иерарха и поведал ему о случившемся, а тот сразу же окружил его отеческой любовью.
Любовь и сочувствие владыки Иоакима очень укрепили отца Даниила, смягчили боль от несправедливого наказания. Владыка Митрополит десять дней держал его при себе, а потом определил в монастырь в маленьком городке Василика, рядом с Фессалониками, и там отец Даниил пробыл полгода.
До приезда отца Даниила монахи жили расхлябанно, невежественно, и отец Даниил принес с собой словно животворящий духовный ветер застывшим, дремлющим душам. Добродетельной жизнью своей, большими знаниями, умением научить преобразил он жизнь монахов. Он убедил их ввести у себя афонский типикон, вследствие чего монастырь этот стал походить на образцовый монастырь Святой Горы. Монахи те были безгранично преданы отцу Даниилу и, когда позднее он собирался обратно на Святую Гору, были безутешны. В день отъезда тридцать пять монахов сопровождали его до деревни Галатиста, что в нескольких километрах от монастыря и, когда он прощался с ними, “в скорби припав ему на грудь, лобзали и лобзали его”.
Возвратившись на Святую Гору, он забрал из монастыря св. Пантелеимона свои вещи и отправился в древний монастырь Ватопед. Едва успел туда добраться, как почувствовал острый приступ нефрита. В тот раз “шип в плоти” терзал его очень сильно, и он несколько недель вынужден был провести в постели.
Старцы монастыря с большой любовью ухаживали за ним. Но несравнимо большая любовь была выказана ему Великой Врачевательницей Святой Горы Богородицей.
В Ватопеде особенно почитается Пресвятая Дева. Собор его освящен в честь Благовещения, а от его чудотворных икон Матери Божией (Виматарисса, Закланная, Антифонитрия, Парамифия...) произошло много чудес. Чудотворный пояс Богородицы, который раньше пребывал в Константинополе, тоже хранится там.
31 августа, в день, когда в монастыре совершался праздник святому Поясу Богородицы, отец Даниил внезапно исцелился. Выздоровление было полным, жестокая болезнь, терзавшая его десять лет, ушла навсегда.
После исцеления отец Даниил вознамерился покинуть Ватопед, так как Ватопед — монастырь особножительный или идиоритм, а это ему было не очень по нраву. Дух настоящего монашества он видел в киновиях — общежительных монастырях, в которых, по слову свят. Василия, нет “моего” и “твоего", “моей воли” и “твоей воли”.
Потому он и хотел уйти, но отцы ватопедские сильно возлюбили его. Где еще найти им такого истинного монаха? Ни за что не хотели отпустить его. И вынужден был он пойти за советом к известному духовнику отцу Нифонту, жившему отшельником в одном из скитов Ватопеда. И остался отец Даниил в монастыре, как бы трудно ему ни было; пребывание в Ватопеде стало для него послушанием. Жить там было самопожертвованием, благословленным Богом.
Совет монастыря назначил его в дом для гостей, и это было мудрое решение, потому что приезжавшие получали много пользы от общения с таким хозяином. Те дни для гостиницы Ватопеда, в которой всегда бывало много народа, стали поистине историческими. В ней всегда были чистота и порядок, но сверх того, появилось и нечто новое: чтение житий за трапезой, общая молитва и беседы на духовные темы. Постепенно в гостевом доме идиоритма воцарился дух киновии. Старец Даниил, с его благообразной внешностью, предстал пред гостями образцом афонского монаха. Многие посетители даже считали его игуменом монастыря!
В последние дни своего пребывания в Ватопеде отец Даниил по нуждам монастыря должен был съездить на родину свою — в Смирну. И пришлось ему пробыть там девять месяцев. Земляки его возрадовались, узнав, что из их города вышел человек такой духовной мощи, и многие нашли у него понимание и мудрый совет. Митрополит Мелетий и раньше, должно быть, слышал о старце Данииле, сейчас же, при личном знакомстве, пожелал удержать его в городе, сделав своим викарным епископом. Старец же Даниил поблагодарил Владыку, отказавшись от такого предложения.
“Ваше Высокопреосвященство, — сказал он ему, — я считаю себя недостойным священного сана. И никогда не расстанусь с Уделом Божией Матери. Я дал обет.”
По возвращении из Смирны, он узнал, что отцы Ватопеда вознамерились сделать его своим представителем в Карее. Однако отец Даниил не склонен был менять молитвенную тишину ни на какой пост и поэтому, по прошествии пяти лет жизни в Ватопеде (1876 — 1881), оставил этот монастырь и бежал, словно олень, в дикие места Катунакии. Он бежал “туда, где запах тимьяна перебивается ароматом небесного благоухания мира, где смолкает журчание всех ручьев, уступая место сладостному пению молитвы- где даже камни дышат святостью, напитавшись слезами святых” (Александр Мораитидис, греческий писатель, ученик старца Даниила).
Новым местом его отшельничества стала пустынная калива, можно сказать “сухая калива”, с двумя комнатами и резервуаром. Никаких удобств, как в Ватопеде, здесь не было: голая нищета. Чтобы жить здесь, нужны были помощники и было необходимо заниматься каким-либо ремеслом. Вначале отец Даниил вязал носки, а позднее занялся иконописью. Тяжкий труд и бедность стали его постоянными сожителями. Одна тропа, по которой ему приходилось ходить за необходимыми припасами из гавани скита Праведной Анны, чего стоила. К тому же, больших усилий требовалось для того, чтобы иметь воду, так как среди скал не было поблизости источника. И, подобно другим отшельникам в тех местах, он мог использовать лишь дождевую воду.
Однако радости духовные облегчали все эти трудности. Сейчас больше времени, чем прежде, мог он проводить, не отвлекаемый ничем, за чтением Священного Писания и писаний Отцов, что всегда было радостью, предаваться молитве и духовному созерцанию.
Три с половиной года прожил в одиночестве отец Даниил в пустыни. “Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша,” — молился он Духу Святому, Царю Небесному, когда бесы искушали. Пытались обольстить бесы Старца, подобно как обольщали других отшельников, но не могли, ибо погружен он был в благодать смирения и мудрости. Старец Даниил прошел в свое время тяжкую школу послушания. “Опасно необученному солдату оставлять свой полк и одному ввязываться в сражение. Также и монаху рискованно быть отшельником, прежде чем не приобретет он большой опыт и практику в брани со страстями души своей” (преп. Иоанн Лествичник).
Старец Даниил обосновался в Катунакии примерно в 1881 году, а через три с половиной года появились у него ученики. И вскоре, словно пчелы в поисках богатого нектаром цветка, многие души стали слетаться к нему, обнаружив этот крин, благоухающий на пустынных холмах. Некоторые, влекомые добродетелями и мудростью Старца, просили позволения у него остаться учениками. В 1883 году приехал отец Афанасий из Патр, а в 1884 — отец Иоанн из Гревены.
Именно в этот период известный писатель Александр Мораитидис посетил старца Даниила. Тогда все только еще устраивалось, было в начальной стадии — церковь, кельи, иконопись, каменные сидения, дом для гостей, двор. Изучение святоотеческих текстов, исповеди, духовные беседы, вечерние молитвы, воспоминания, оживающие на фоне мирного Эгейского моря!
Где-то вдали за эти морем лежит “мир”. Никакой шум оттуда не достигает этих мест. Из этого райского уголка Катунакии, с этих высот море внизу кажется громадной пропастью между двумя мирами.
Души, стремящиеся к высшей жизни, жаждущие Бога Живого (Пс. 41,2), покидали мирскую суету и бежали в пустыни, чтобы добровольно склонить головы свои в послушание старцу Даниилу.
К первым двум ученикам добавились отцы Даниил и Стефан из Малой Азии, отец Мелетий из Эпира, отец Константин из Митилини, отец Герасим из Афин, отцы Геронтий и Нифонт. Их не смущали суровые условия жизни в Катунакии, их влекли добродетель, твердость и прозорливость угодника Божия.
Вокруг старца Даниила собралась добрая братия. Они расширили каливу, провели воду из скита Праведной Анны, посадили оливы, в летние месяцы обрабатывали небольшой сад. Поставить церковь, которая была закончена в 1903 году, им очень помог иеромонах Кодрат из Каракалла, еще один великий современный афонский отшельник, прославившийся своею святостью.
Тяжелые труды братии принесли свои плоды. “Была сооружена прекрасная двухэтажная калива, с кельями, с приемной комнатой, иконописной мастерской, специальной дорожкой для прогулок на берегу моря и прекрасной церковью в верхнем этаже, освященной в честь преподобных Отцов Афонских.
Должно отметить, что в течение всего времени строительства возникали самые невероятные препятствия и искушения. Враг воспротивился строительству. Помимо всего прочего, старца Даниила обвинили в Великой Лавре — главном афонском монастыре — в том, что “здание это возводится, чтобы служить пропагандистским планам русских!”. Травля общины зашла было уже настолько далеко, что братия была готова покинуть Катунакию. “Горечь и скорбь окружили нас,—писал первый из учеников старца Даниила, — и нигде мы не находим убежища и поддержки. Все темно и безнадежно”. Но, в конце концов, враги были посрамлены, и многие препятствия разрешились чудесным образом.
Наделенный блестящим умом и жаждой знаний, старец Даниил с упоением изучал святоотеческие писания, напитываясь дарами духовными. Милостью Божией он был знаком с людьми святой жизни — от отца Афанасия до патриарха Иоакима и святого Арсения Паросского, с добродетельными отцами Святой Горы и научался от их богатого духовного опыта. Обогатили его также и три с половиной года молчания, когда он очистил душу свою, и милость Господа, которая “превыше солнца”, угнездилась в ней. В душе его не осталось ничего, кроме служения любви.
Когда высокие сановники, такие, как представители Русского Царя, приезжали на Святую Гору, чтобы встретиться с мудрыми и добродетельными монахами, их направляли к двум отцам, которые, по общему мнению, считались лучшими представителями Горы Афон — к старцу Даниилу и старцу Каллинику Исихасту.
Старец Даниил, “с исходящим от его облика тихим сиянием святости, с полуседой бородой и ясными голубыми глазами,” как описывал его его духовный сын, обычно смиренно сидел, терпеливо и кротко выслушивая афонских отцов или благочестивых паломников, и охотно делился со всеми своими знаниями и духовным опытом.
***
Во второй половине прошлого века в Афинах активно проповедовал Апостолос Макракис (1831 —1905), получивший превосходное философское и богословское образование.
Некоторые из его идей провоцировали конфликты, и он оказался в оппозиции православным богословам, среди которых был и старец Даниил, опубликовавший в 1898 году книгу на тему заблуждений Макракиса.
Один близкий друг и последователь Макракиса, которого тоже звали Апостолос, посетил Святую Гору, чтобы привлечь на свою сторону святогорских монахов. Этот Апосголос пришел и в каливу старца Даниила, и был принят там со всей учтивостью. Позднее, когда они беседовали, он стал в чрезмерно восторженном тоне расхваливать своего учителя. Старец Даниил слушал, не выказывая неудовольствия. Старец и не пытался стыдить его, как это делали другие отцы афонские, которых Апостолос встречал на пути своем, говорившие, что цена учению этому—ломаный грош. Старец дал ему излить свои восторги и не торопился вмешаться, подобно опытному врачевателю.
Беседа мало-помалу продолжалась и скоро подошла к том пункту, из-за которого и разгорелся конфликт, а именно к учению, что человек, состоящий из плоти, души и духа, тело и душу имеет исходящими от земли, а дух — это Святой Дух Бог.
Тут Старец начал говорить так, словно устами его глаголал Сам Бог, и Апостолос увидел, как на его глазах были сокрушены идеи его учителя.
"Скажи мне, пожалуйста, сходил ли во ад в Великую Субботу Господь наш Иисус Христос или нет?”
“Конечно сходил,” — отвечал Апосголос.
“И с какой целью?”
“Освободить души тех, кто там томился”.
“Души кого?”
“Адама, Евы, всех праведников и Предтечи”.
“Да! И разве ты не видишь, что это опровергает идеи твоего любимого учителя Макракиса? Он объявляет, что души умерших возвращаются в землю, подобно душам животных. И разве возможно было, чтобы Христос сошел во ад, чтобы освободить одну из составляющих человека — душу, если дух есть Бог Дух? Видишь ли, возлюбленный брат мой, какой глубины достигает ересь твоего учителя?”
Апостолос молчал. Он сложил оружие и из стана сторонников Макракиса перешел на сторону правды. Никто не ожидал такой перемены.
Как все добрые монахи, Старец-отшельник Катунакский был настоящим Авраамом в гостеприимстве. Гостеприимство — это признак теплого, любящего сердца. Никто не уходил из его скромной каливы, не получив предложение принять хотя маленький дар, пусть это была только чашка холодной воды. “Не забывайте о гостеприимстве,” — учил он всех собственным примером. Старец Даниил с юности обнаруживал нежное чувство сострадания к ближним. Вспомним сейчас случай, сыгравший в свое время важную роль в становлении его характера. Однажды, когда ему было пятнадцать лет, он ел за семейным столом, и отец его сказал задумчиво: “Вот мы едим, пьем, всего у нас вдоволь. А сколько бедняков и сирот не имеют еды!" Эти слова всколыхнули и встревожили душу юного Димитрия. С тех пор он взял себе за правило лишать себя некоторых удовольствий для того, чтобы иметь возможность помогать бедным.
Гостеприимство Старца шло у него от души, светившейся любовью, сочувствием и миром. Это было от Бога! Все существо его было наполнено этим миром. Был старец Даниил благословенным миротворцем. От его бледного лица, ясных глаз и сладкозвучных слов уст его изливалось миро милосердия, которым он врачевал язвы тех, кто поражен был гноящимися ранами.
Однажды в святом монастыре Костамонит дружба между двумя монахами была опасно расстроена врагом нашего спасения, который приходит в ярость, если в душах людей царит мир, и всячески стремится посеять разногласия. Ибо царствует он там, где разногласия, споры и ссоры. Вражда между двумя братиями бросила тень на всю обитель. Отцы тщетно пытались их примирить, и отец Игумен оказался в трудном положении. Он надумал попросить помощи у старца Даниила.
Помолившись Богу, вооруженный силой дара духовного рассуждения, Старец начал свой труд по примирению братиев. Каждого из них отводил в сторону и говорил: “Брат твой так несчастен из-за ссоры, он так раскаивается и ищет примирения!” Отцу Модесту, с которым было труднее, он сказал: “Отче Модесте, это искушение, и оно пройдет. Бедный отец Афанасий плачет и сокрушается, что огорчил тебя. Сейчас он ждет тебя в комнате для гостей, чтобы примириться. Он может застесняться, потому я тоже пойду. Ты сильнее, так что сделай первый шаг и попроси прощения”. То же самое он сказал прежде отцу Афанасию. Когда же они встретились в комнате для гостей, старец Даниил первый положил земной поклон. Другие последовали его примеру, и бес несогласия бежал, посрамленный.
То был один из многих случаев, один пример того, как жил Старец-миротворец, подобно Сыну Божию, “благовествуя мир” (Деян. 10,36).
Сияние святости отца Даниила было видным далеко. Священники, монахи, миряне из разных мест Греции были его духовными детьми и следовали его советам без сомнений.
О высоте внутренней жизни блаженного старца Даниила более всего говорит глубокая духовная его связь с величайшим «святым наших дней», Нектарием Пентапольским.
Их знакомство состоялось когда Святитель посетил Афон, и постепенно регулярная переписка сделала их духовные отношения очень близкими. То были два избранника Божии: неизвестный миру святой и признанный Святитель, слава которого завоевала весь мир.
В сентябре 1929 года отец Даниил сильно простудился и слег. Послушники ухаживали за ним с великим благоговением и сыновней любовью. До последнего часа старец сохранял ясность ума и безмятежность духа. В ночь на 8 сентября состояние больного ухудшилось. Он попросил причастить его Святых Таин, а потом со слезами на глазах и дрожью в голосе преподал молитву и последние наставления верным послушникам: «Христос да вознаградит труды ваши»,— молился он. И прибавил пророчески: «Бог не бывает несправедлив. Вы послужили мне, пошлет и Он Ангелов послужить вам. И распространится калива сия, и будет у вас два священника, и множество монахов приидет...». Наутро за Божественной литургией лицо его светилось радостью. Затем совершено было Таинство елеосвящения. И по елеосвящении возлюбленная Предстательница наша и Госпожа Богородица приняла его на небеса праздновать всечестное Ее Рождество со всеми святыми, от века просиявшими. Весть об исходе старца повергла в скорбь всех духовных его чад, в особенности же послушников. Преемником отца Даниила назначен был тезоименитый ему послушник, благоговейнейший и ангелогласный иеромонах Даниил. Монахи Иконописного дома Даниилеев посвятили себя и другому служению — изучению и сохранению традиционно афонского стиля византийской церковной музыки. В исихастирии Даниилеев все напоминает о блаженнейшем его основателе: здания, мастерские иконописцев, сушильня, книгохранилище, огороды, плодовые посадки, каменные скамьи... Но бесконечно ценнее другое достояние, которое оставил освященный и богоблагодатный его создатель — опыт «ангельского жития», сокровище поистине неоскудевающее, которое “ни моль, ни ржа не истребляют и воры не крадут”.
Старец явился и плодовитейшим духовным писателем. Как трудолюбивая пчела служил он сокровищнице святоотеческой письменности и оставил нам множество сочинений, посвященных самым разным вопросам. Среди них немало противоеретических писаний, например «Против хилиастов», «Против евангеликов», «Против армян», «Беседа католического священника с православным», «О спасении еретиков и неправославных», «Обличение противников Священного Предания»; в других работах старец обращается к богословской и социальной проблематике — это «Письмо о пощении», «О таинстве Божественной Евхаристии», «О святых иконах», «О священстве», «Опровержение некоего хулителя монашества», «Бывшему митрополиту Неврокопийскому Г. Георгиадису о том, подобает ли клирикам отращивать волосы», «О том, каким должен быть духовник».
Источники: Архимандрит Херувим (Карамбелас) “Современные старцы Горы Афон”;
Старец Даниил Катунакский. “Ангельское житие”. Москва, 2005.;
Agioritikesmnimes.blogspot.gr;
Pemptousia.gr
https://mroc.pravobraz.ru/episkop-petergofskij-siluan-kanonizaciya-starca-sofroniya-saxarova-i-valaamskogo-starca-ioanna-alekseeva-v-svete-sovremennyx-mezhcerkovnyx-otnoshenij/
Епископ Петергофский СИЛУАН. «Канонизация старца Софрония (Сахарова) и валаамского старца Иоанна (Алексеева) в свете современных межцерковных отношений»
"Посещая Афон в конце октября 2019 года, патриарх Варфоломей объявил о прославлении 4 старцев-святогорцев: Иосифа Исихаста, Даниила Катунакского, Ефрема Катунакского и Иеронима Симонопетрского."
Архимандрит Софроний (Сахаров): художник, который стал святым