“Мягкий, смиренный, тихий, понимающий” старец Даниил был одним из величайших представителей афонского монаше­ства и современного Православного монашества в целом. Это легко увидит любой читатель, пожелавший познакомиться с жизнеописанием старца Даниила.

---

 

    

 

Старец Даниил или Димитрий Димитриадис, как его звали в миру, родился в 1846 году в Смирне, городе, население которого, как и население некоторых других городов, горько скорбело тог­да о потере греческой Малой Азии. Родителей его звали Стаматиос и Мария. Бог даровал им троих сыновей — Георгия, Констан­тина и Димитрия и трех дочерей — Екатерину, Анну и Параскеву.

Стаматиос Димитриадис владел ремеслом оружейника, и юный Димитрий приходил иногда в его мастерскую и с любопытством ее осматривал. Но больше времени мальчик проводил в кузнице иного оружия, оружия духовного, которая принадлежала его дяде —Анастасию. Дядя Анастасий был простым человеком, не очень образованным, но очень верующим и добродетельным, и он воо­ружил Димитрия “оружием света”. Он превратил свою мастерс­кую, где варил на продажу мыло, в келью подвижника. Там укрепил даже ремни, чтобы они поддерживали его во время долгих все­нощных бдений. Люди называли его обычно “Святой мыловар”.

Анастасий всегда держался правила: «Очисти не только лицо, но и душу от беззакония!». Кроме мыла, посетителям небольшой его лавки предлагались всевозможные предметы благочестивого обихода: духовные книги, свечи и ладан.

Сердца молодых людей, посещавших Анастасия, впитывали слова уче­ния Божия словно почва добрая. Воскресными днями он уводил группу молодежи за город, на чистый воздух, подальше от город­ской духоты, и там они, кроме свежего воздуха, вдыхали сладость совместных молитв, слова Божия — этих даров Господних. И до скончания времени земной жизни старец Даниил не забывал дан­ного ему этим святым человеком.

Разглядев в юноше желание мистического единения с Христом, Анастасий дал ему изучать «Добротолюбие». Уже через короткое время (чему способствовала, несомненно, и исключительная его память) Димитрий знал все прочитанные тексты наизусть.

Димитрий учился в прославленной школе «Благовестия» Смир­ны, где преуспевал в учении и неизменно первенствовал среди товарищей̆.

Но уроки школьные не несли полного удовлетворения душе Димитрия, не могли наполнить его ум. Главное, что было ему близко и что он любил, было вне школы: Писание и поучения святых Отцов—он постоянно их изучал. Осо­бый интерес вызывали писатели-аскеты, достигшие вершин ду­ховной жизни. Под влиянием «Добротолюбия» в нем мало-помалу начало возрастать желание посвятить свою жизнь служе­нию Богу в монашестве. Его звала чистая жизнь иноков, он все чаще думал о том, как бы и ему оставить поскорее мирскую жизнь.

Дядя Анастасий говорил людям, искавшим святости: “Если Вы действительно хотите видеть добродетель и святость, идите на Святую Гору”.

Святая Гора Афон сделалась для боголюбивого Димитрия землей обетованной, новым Иерусалимом. Благодаря «Лествице» он знал: «Когда хотим выйти из Египта и бежать от фараона, то и мы имеем необходимую нужду в некоем Моисее, то есть ходатае к Богу и по Боге, который, стоя посреди деяния и видения, воздевал бы за нас руки к Богу, чтобы наставляемые им перешли море грехов и победили Амалика страстей» (Слово 1, 7). И Бог исполнил желание его сердца, послав наставника. В Смирне, на подворье Хилендарского монастыря, находился тогда духовник-святогорец, которому он открыл не только свои согрешения, но и сокровенное влечение к иночеству. Оценив пламенное желание, зрелость мысли, глубину внутренней жизни и, несмотря на юный возраст Димитрия, духовно просвещенный муж усмотрел здесь несомненное призвание: “Из всех моло­дых людей, которых мне довелось исповедовать, только в тебе, чадо, вижу я это стремление. Кажется, Сам Бог велит тебе быть монахом на Святой Горе".

Каждое богоугодное желание, однако, испытывается, и вполне естественно, что желание Димитрия тоже должно было пройти трудное испытание. Неожиданно умер его отец, и пришлось ему стать опорой семьи, занимаясь какое-то время попечениями о доме, продолжая отцовское дело. Однако, в это время вокруг него собралось сообщество верующих юношей, которых он научал основам христианства, побуждая их всерьез вступить на стезю добродетели. Он стремился другим передать святоотеческое пла­мя веры и святости.

И по прошествии некоторого времени в одно прекрасное утро он принял решение. С благословения духовника тайно оставил прежнюю жизнь и отправился искать гавань душе своей. Было ему девятнадцать лет. Димитрий слышал, что на Пелопоннесе и на островах Эгейского моря есть святые места, привлекающие паломников, монастыри с добродетельными монахами, и ему хотелось видеть все это. Он побывал в «Мегало Спилео», в Свя­той Лавре, Идре, Тиносе, Паросе. На острове Парос в пустыни св. Георгия он нашел подвижника отца Арсения, который еще при жизни почитался как святой. Встре­ча эта стала важной вехой в жизни юноши. Он просил его позво­лить ему жить с ним, но отшельник, по воле Божией, указал ему на его истинное предназначение: “Нет, чадо, ступай на Святую Гору в обитель св. Пантелеимона”.

 

    

 

В течение долгого времени мать Димитрия была безутешна. “Он тайно покинул нас! — повторяла она снова и снова. — Он ушел, ничего мне не сказав! Я не могу простить ему этого. Почему он это сделал? Разве я не почитаю Бога? Почему он не просил моего благословения? О Богородица, всем сердцем молю Тебя, не позволь ему стать монахом, если не придет он попрощаться со мной и попросить моего благословения”.

В то время, когда его благочестивая мать молила Богороди­цу, корабль, на котором был ее сын, плыл от Икарии мимо Хио­са, направляясь на север. И вдруг ветер неожиданно подул в дру­гую сторону, и корабль вынужден был сменить курс и вскоре бросить якорь в гавани Смирны. Таким образом, после девяти­месячного отсутствия Димитрий очутился в своем родном го­роде. После сильной просьбы одного своего старого друга, встретившего его на верфи, он решился навестить свой дом. Мать восприняла это событие как чудо и горячо возблагодари­ла Богородицу за то, что Та услышала ее молитвы. И когда по­зднее сын целовал ей на прощание руку, она со слезами благо­словила его: “Ну, сын мой, иди с миром, и милость Божия да охранит тебя на пути, выбранном тобой”.

Следует сказать, что эта благочестивая женщина умерла в 1892 году в Верхнем квартале Смирны, удостоившись заранее знать день своей кончины. То была святая мать святого сына.

 

    

 

После этого нежданного отклонения корабль продолжил свой путь и, пройдя мимо Лемноса, направился к Святой Горе. В свя­щенном величии пред глазами восторженных пассажиров пред­стала вершина Афона. Проплывали одно за другим очертания крупных монастырей, похожих на райские обители.

Димитрию не было нужды думать, куда отправиться: отец Арсений указал уже место его — обитель святого Пантелеимона. Проплыв мимо многих монастырей, они, наконец, добрались, до этой ве­личественной обители.

 

    

 

В то время братия монастыря насчи­тывала двести пятьдесят отцов — греков и русских. Русских было меньше, но число их постоянно возрастало, а вместе с этим рос­ли также и огромные здания монастырские.

Если войти в церковный двор, сразу почувствуешь себя малень­ким среди величия как бы одного из дворцов Царской России. В этом монастыре главной силой постепенно стали русские. Они построили колоссальные здания с величественными лестница­ми, церкви, подобные церкви Св. Покрова и св. Александра Не­вского, богато украшенные золотом и серебром; огромную тра­пезную и величественную колокольню с громадным колоколом.

С 1832 года игуменом монастыря был архимандрит Герасим из Драмы. Димитрий, представ пред ним, пал ниц и стал просить, чтобы его приняли в число братии.

Игумен советовался в этом с другими отцами.

Когда они узнали, что молодой человек приехал из Смирны, некоторые стали возражать.

“Мы не желаем жить совместно с человеком из Смирны,” — говорили Игумену.

“Отчего нет?"

— “Знаем мы уже этих, родом из Смирны...”

“Но я прошу Вас, примите меня! Если не подойду, тогда изго­ните,” — настойчиво просил монахов Димитрий.

Видя такое рвение, отцы решили-таки принять его. Позже они шутя говорили ему: “Ты оправдал жителей Смирны!”.

Итак, Димитрий был принят и зачтен в послушники. Первым его послушанием стал уход за монахом преклонных лет — старцем Саввой из Кесариии, что проживал в исихастской каливе за пределами обители. У этого старца, некогда деятельного и энергичного, было достаточно опыта и духовных дарований для воспитания новичков, да и сам уход за престарелыми — отличная школа для начинающего послушника. Приходилось делать все: мыть, подметать, стирать, стряпать, и притом безукоризненно, с непременного благословения, рачительно и чинно. Нужно было многое терпеть, и не одни лишь стариковские причуды. Отец Савва твердо усвоил урок преподобного Иоанна Лествичника: старец, пренебрегающий ежедневным вразумлением и укорением послушника,— заслуженным или беспричинным,— лишает его и себя многих венцов. Оставалось лишь смиренно кланяться и на все отвечать: «Благослови, отче» и «Буди благословено».


Однажды в субботу Димитрий почистил часовенку кафисмы. Она была освящена в честь святого Трифона; очень красива, по­крыта мраморными плитами. После того, как он тщательно вы­чистил мрамор, вычистил до сияния, появился старец Савва. До­став из кармана белый носовой платок, вытер им пол, как бы собрав с него пыль, и нашел таким образом причину поворчать на своего послушника.

“Что это за работа? Ты это называешь чистым? Ты что, не ви­дишь, как почернел платок? Разве так говорится в Библии: “Госпо­ди, возлюбих благолепие дому Твоего” (Пс. 25,8)?

Послушник Димитрий просто светился смирением, мягкостью и любо­вью. За эти добродетели отец Савва высоко его ценил и, когда позднее юноше назначили другое послушание, при расста­вании просил у него прощения.

Второе монастырское послушание было в другой кафисме, где подвизались два болгарских монаха. Они делали из шерсти меш­ки и другое. Отцы эти оказались весьма суровыми. Однако Димитрий остался стойким в послушании, видя прямое и в кривом. Например, каждую пятницу по вечерам они молились о упоко­ении душ умерших. Когда в один из таких вечеров подошла оче­редь новичка, он правильно произнес слова молитвенные: “упокой Боже, рабы Твоя, и учини я в раи”

Но болгары закричали: “Ты неправильно сказал! Надо гово­рить не “рабы Твоя", а “раб Твоя”.

“Благословенны будьте, Старцы. Отныне буду говорить: “раб Твоя,” — ответил истинный сын послушания.

Он несомненно знал поучение св. Варсонофия о терпении: “Потрудись во всем отсечь собственную волю, так как это вменя­ется человеку как жертва. Это то, что подразумевается в словах: “Тебе ради умерщвляемся весь день, вменихомся яко овцы заколения” (Пс. 43,23)”.

 

    

 

Смирение Димитрия на послушаниях тронуло сердца бра­тии монастырской. Игумен, которому рассказывали о его скром­ности и терпении, взял молодого послушника на новые послу­шания в монастыре.

Прошло немного времени, и наступил великий день в его жиз­ни — день пострига монашеского. Позже старец Даниил всегда с волнением вспоминал этот день.

Слова священника наполнили его страхом, но вместе и невы­разимой радостью: “Смотри, Христос невидимо присутствует здесь. Никто не принуждает тебя принимать эту схиму, помни об этом. Помни, что только по собственному желанию принимаешь ты эту святую и великую схиму”.

“Да, преподобный отче, по моему собственному желанию — твердо сказал он.

Когда святой обряд пострижения был совершен — обряд как бы символически отражающий историю блудного сына, явился новый человек, носящий “прежний покров” — монах Даниил.

Поскольку отец Игумен был уже немолод, ему становилось трудно совершать все, согласно типикону, принятому в монасты­ре, и он оставлял отца Даниила при себе для чтения правил.

Постепенно отец Даниил завоевал сердца всех насельников монастыря своим послушанием, благородством, добротой. Все — и старые, и молодые — любили и уважали его.

В русском монастыре он впервые познакомился с благосло­венным искусством иконописи у брата обители отца Дионисия. И как же сильно вошли в его жизнь священные иконы Христа Спасителя, Богородицы и святых! До конца жизни к имени его прибавляли слово “иконописец”. Он был иконописцем, знавшим свою миссию и предназначение, был таким, кто, кроме желания и трудов изобразить Господа и святых Его на дереве как можно более совершенно, старался также “в сердце своем напечатлеть Его образ”. Он был иконописцем, подвизавшимся в подвигах ду­ховных, с чистым умом и пламенной душой. Некоторые его ра­боты и до сего дня хранятся в здании иконописной мастерской, где живут сейчас его духовные наследники. Они делают еще бо­лее явственным присутствие в Катунакии старца Даниила.

 

    

 

Его жизнь в русском монастыре протекала спокойно, душа возрастала о Боге. Однако без испытаний и ударов нет избран­ников у Христа, и мирное течение времени было нарушено силь­ным нездоровьем отца Даниила. Он был поражен сильным не­фритом. Мучительная болезнь перешла постепенно в хроническую, и долго страдал он от жестоких болей, лихорадки и головокружения.

Но мало того, подошло еще одно испытание: в обители между греческими и русскими монахами возникли распри. Около 1876 года умер игумен Савва, грек по происхождению. Избрать ново­го игумена оказалось делом очень трудным, так как греки желали грека, а русские — русского. Начались споры, волнения, нестрое­ния. Отец Даниил, который благодаря честности и прямоте был избран к тому времени секретарем монастыря совместным голосованием и греков, и русских, оказался в центре всех этих беспорядков.

Дело дошло до Константинополя, и четыре представителя монастыря — двое греков, одним из которых был отец Даниил, и двое русских — предстали перед патриархом Иоакимом (уро­женцем Хиоса). Отец Даниил честно и мужественно сказал о сво­ей позиции, но за это пришлось платить. Расплатой было изгна­ние из монастыря святого Пантелеимона и запрет на несколько лет жить на Святой Горе.

Изгнанный со Святой Горы, отправился отец Даниил в Фесса­лоники. Митрополитом там в те годы был владыка Иоаким (1874 — 1878), впоследствии патриарх Константинопольский Иоаким III. Изгнанник посетил иерарха и поведал ему о случившемся, а тот сразу же окружил его отеческой любовью.

Любовь и сочувствие владыки Иоакима очень укрепили отца Даниила, смягчили боль от несправедливого наказания. Владыка Митрополит десять дней держал его при себе, а потом опреде­лил в монастырь в маленьком городке Василика, рядом с Фессалониками, и там отец Даниил пробыл полгода.

До приезда отца Даниила монахи жили рас­хлябанно, невежественно, и отец Даниил принес с собой слов­но животворящий духовный ветер застывшим, дремлющим ду­шам. Добродетельной жизнью своей, большими знаниями, умением научить преобразил он жизнь монахов. Он убедил их ввести у себя афонский типикон, вследствие чего монастырь этот стал походить на образцовый монастырь Святой Горы. Мо­нахи те были безгранично преданы отцу Даниилу и, когда по­зднее он собирался обратно на Святую Гору, были безутешны. В день отъезда тридцать пять монахов сопровождали его до дерев­ни Галатиста, что в нескольких километрах от монастыря и, ког­да он прощался с ними, “в скорби припав ему на грудь, лобзали и лобзали его”.

 

    

 

Возвратившись на Святую Гору, он забрал из монастыря св. Пантелеимона свои вещи и отправился в древний монастырь Ватопед. Едва успел туда добраться, как почувствовал острый при­ступ нефрита. В тот раз “шип в плоти” терзал его очень сильно, и он несколько недель вынужден был провести в постели.

Старцы монастыря с большой любовью ухаживали за ним. Но несравнимо большая любовь была выказана ему Великой Враче­вательницей Святой Горы Богородицей.

В Ватопеде особенно почитается Пресвятая Дева. Собор его освящен в честь Благовещения, а от его чудотворных икон Мате­ри Божией (Виматарисса, Закланная, Антифонитрия, Парамифия...) произошло много чудес. Чудотворный пояс Богородицы, который раньше пребывал в Константинополе, тоже хранится там.

 

    

 

31 августа, в день, когда в монастыре совершался празд­ник святому Поясу Богородицы, отец Даниил внезапно исцелился. Выздоров­ление было полным, жестокая болезнь, терзавшая его десять лет, ушла навсегда.

 

    

 

После исцеления отец Даниил вознамерился покинуть Ватопед, так как Ватопед — монастырь особножительный или идиоритм, а это ему было не очень по нраву. Дух настоя­щего монашества он видел в киновиях — общежительных мона­стырях, в которых, по слову свят. Василия, нет “моего” и “твоего", “моей воли” и “твоей воли”.

Потому он и хотел уйти, но отцы ватопедские сильно возлю­били его. Где еще найти им такого истинного монаха? Ни за что не хотели отпустить его. И вынужден был он пойти за советом к известному духовнику отцу Нифонту, жившему отшельником в одном из скитов Ватопеда. И остался отец Даниил в монастыре, как бы трудно ему ни было; пребывание в Ватопеде стало для него послушанием. Жить там было самопожертвованием, благослов­ленным Богом.

 

    

 

Совет монастыря назначил его в дом для гостей, и это было мудрое решение, потому что приезжавшие получали много пользы от общения с таким хозяином. Те дни для гостиницы Ва­топеда, в которой всегда бывало много народа, стали поистине историческими. В ней всегда были чистота и порядок, но сверх того, появилось и нечто новое: чтение житий за трапезой, общая молитва и беседы на духовные темы. Постепенно в гостевом доме идиоритма воцарился дух киновии. Старец Даниил, с его благо­образной внешностью, предстал пред гостями образцом афонс­кого монаха. Многие посетители даже считали его игуменом мо­настыря!

В последние дни своего пребывания в Ватопеде отец Даниил по нуждам монастыря должен был съездить на родину свою — в Смирну. И пришлось ему пробыть там девять месяцев. Земляки его возрадовались, узнав, что из их города вышел человек такой духовной мощи, и многие нашли у него понимание и мудрый со­вет. Митрополит Мелетий и раньше, должно быть, слышал о стар­це Данииле, сейчас же, при личном знакомстве, пожелал удержать его в городе, сделав своим викарным епископом. Старец же Да­ниил поблагодарил Владыку, отказавшись от такого предложения.

“Ваше Высокопреосвященство, — сказал он ему, — я считаю себя недостойным священного сана. И никогда не расстанусь с Уделом Божией Матери. Я дал обет.”

 

    

 

По возвращении из Смирны, он узнал, что отцы Ватопеда возна­мерились сделать его своим представителем в Карее. Однако отец Даниил не склонен был менять молитвенную тишину ни на ка­кой пост и поэтому, по прошествии пяти лет жизни в Ватопеде (1876 — 1881), оставил этот монастырь и бежал, словно олень, в дикие места Катунакии. Он бежал “туда, где запах тимьяна пере­бивается ароматом небесного благоухания мира, где смолкает журчание всех ручьев, уступая место сладостному пению молит­вы- где даже камни дышат святостью, напитавшись слезами свя­тых” (Александр Мораитидис, греческий писатель, ученик старца Даниила).

 

    

 

Новым местом его отшельничества стала пустынная калива, можно сказать “сухая калива”, с двумя комнатами и резервуаром. Никаких удобств, как в Ватопеде, здесь не было: голая нищета. Чтобы жить здесь, нужны были помощники и было необходимо заниматься каким-либо ремеслом. Вначале отец Даниил вязал носки, а позднее занялся иконописью. Тяжкий труд и бедность стали его постоянными сожителями. Одна тропа, по которой ему приходилось ходить за необходимыми припасами из гавани ски­та Праведной Анны, чего стоила. К тому же, больших усилий тре­бовалось для того, чтобы иметь воду, так как среди скал не было поблизости источника. И, подобно другим отшельникам в тех местах, он мог использовать лишь дождевую воду.

Однако радости духовные облегчали все эти трудности. Сей­час больше времени, чем прежде, мог он проводить, не отвлекае­мый ничем, за чтением Священного Писания и писаний Отцов, что всегда было радостью, предаваться молитве и духовному со­зерцанию.

Три с половиной года прожил в одиночестве отец Даниил в пустыни. “Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша,” — молился он Духу Святому, Царю Небесному, когда бесы искушали. Пытались обольстить бесы Старца, подоб­но как обольщали других отшельников, но не могли, ибо погру­жен он был в благодать смирения и мудрости. Старец Даниил прошел в свое время тяжкую школу послушания. “Опасно необу­ченному солдату оставлять свой полк и одному ввязываться в сра­жение. Также и монаху рискованно быть отшельником, прежде чем не приобретет он большой опыт и практику в брани со стра­стями души своей” (преп. Иоанн Лествичник).

Старец Даниил обосновался в Катунакии примерно в 1881 году, а через три с половиной года появились у него ученики. И вскоре, словно пчелы в поисках богатого нектаром цветка, мно­гие души стали слетаться к нему, обнаружив этот крин, благоуха­ющий на пустынных холмах. Некоторые, влекомые добродете­лями и мудростью Старца, просили позволения у него остаться учениками. В 1883 году приехал отец Афанасий из Патр, а в 1884 — отец Иоанн из Гревены.

 

    

 

Именно в этот период известный писатель Александр Мораитидис посетил старца Даниила. Тогда все только еще устраивалось, было в начальной стадии — церковь, кельи, иконопись, каменные сидения, дом для гостей, двор. Изучение святоотеческих текстов, исповеди, духовные бе­седы, вечерние молитвы, воспоминания, оживающие на фоне мирного Эгейского моря!

 

    

 

Где-то вдали за эти морем лежит “мир”. Никакой шум оттуда не достигает этих мест. Из этого райского уголка Катунакии, с этих высот море внизу кажется громадной пропастью между дву­мя мирами.

Души, стремящиеся к высшей жизни, жаж­дущие Бога Живого (Пс. 41,2), покидали мирскую суету и бежали в пустыни, чтобы добровольно склонить головы свои в послуша­ние старцу Даниилу.

К первым двум ученикам добавились отцы Даниил и Стефан из Малой Азии, отец Мелетий из Эпира, отец Константин из Митилини, отец Герасим из Афин, отцы Геронтий и Нифонт. Их не сму­щали суровые условия жизни в Катунакии, их влекли добродетель, твердость и прозорливость угодника Божия.

Вокруг старца Даниила собралась добрая братия. Они расши­рили каливу, провели воду из скита Праведной Анны, посадили оливы, в летние месяцы обрабатывали небольшой сад. Поставить церковь, которая была закончена в 1903 году, им очень помог иеромонах Кодрат из Каракалла, еще один великий современный афонский отшельник, прославившийся своею святостью.

Тяжелые труды братии принесли свои плоды. “Была сооруже­на прекрасная двухэтажная калива, с кельями, с приемной ком­натой, иконописной мастерской, специальной дорожкой для прогулок на берегу моря и прекрасной церковью в верхнем эта­же, освященной в честь преподобных Отцов Афонских.

 

    

 

Должно отметить, что в течение всего времени строительства возникали самые невероятные препятствия и искушения. Враг воспротивился строительству. Помимо всего прочего, старца Даниила обвинили в Великой Лавре — главном афонском мона­стыре — в том, что “здание это возводится, чтобы служить про­пагандистским планам русских!”. Травля общины зашла было уже настолько далеко, что братия была готова покинуть Катунакию. “Горечь и скорбь окружили нас,—писал первый из учеников стар­ца Даниила, — и нигде мы не находим убежища и поддержки. Все темно и безнадежно”. Но, в конце концов, враги были посрамле­ны, и многие препятствия разрешились чудесным образом.

Наделенный блестящим умом и жаждой знаний, старец Дани­ил с упоением изучал святоотеческие писания, напитываясь да­рами духовными. Милостью Божией он был знаком с людьми свя­той жизни — от отца Афанасия до патриарха Иоакима и святого Арсения Паросского, с добродетельными отцами Святой Горы и научался от их богатого духовного опыта. Обогатили его также и три с поло­виной года молчания, когда он очистил душу свою, и милость Гос­пода, которая “превыше солнца”, угнездилась в ней. В душе его не осталось ничего, кроме служения любви.

Когда высокие сановники, такие, как представители Русского Царя, приезжали на Святую Гору, чтобы встретиться с мудрыми и добродетельными монахами, их направляли к двум отцам, кото­рые, по общему мнению, считались лучшими представителями Горы Афон — к старцу Даниилу и старцу Каллинику Исихасту.

Старец Даниил, “с исходящим от его облика тихим сиянием святости, с полуседой бородой и ясными голубыми глазами,” как описывал его его духовный сын, обычно смиренно сидел, терпе­ливо и кротко выслушивая афонских отцов или благочестивых паломников, и охотно делился со всеми своими знаниями и ду­ховным опытом.

 

    

 

***

Во второй половине прошлого века в Афинах активно пропо­ведовал Апостолос Макракис (1831 —1905), получивший превос­ходное философское и богословское образование.

Некоторые из его идей провоцировали конфликты, и он ока­зался в оппозиции православным богословам, среди которых был и ста­рец Даниил, опубликовавший в 1898 году книгу на тему заблуж­дений Макракиса.

Один близкий друг и последователь Макракиса, которого тоже звали Апостолос, посетил Святую Гору, чтобы привлечь на свою сторону святогорских монахов. Этот Апосголос пришел и в ка­ливу старца Даниила, и был принят там со всей учтивостью. По­зднее, когда они беседовали, он стал в чрезмерно восторженном тоне расхваливать своего учителя. Старец Даниил слушал, не вы­казывая неудовольствия. Старец и не пытался стыдить его, как это делали другие отцы афонские, которых Апостолос встречал на пути своем, говорившие, что цена учению этому—ломаный грош. Старец дал ему излить свои восторги и не торопился вмешаться, подобно опытному врачевателю.

Беседа мало-помалу продолжалась и скоро подошла к том пун­кту, из-за которого и разгорелся конфликт, а именно к уче­нию, что человек, состоящий из плоти, души и духа, тело и душу имеет исходящими от земли, а дух — это Святой Дух Бог.

Тут Старец начал говорить так, словно устами его глаголал Сам Бог, и Апостолос увидел, как на его глазах были сокрушены идеи его учителя.

"Скажи мне, пожалуйста, сходил ли во ад в Великую Субботу Господь наш Иисус Христос или нет?”

“Конечно сходил,” — отвечал Апосголос.

“И с какой целью?”

“Освободить души тех, кто там томился”.

“Души кого?”

“Адама, Евы, всех праведников и Предтечи”.

 

“Да! И разве ты не видишь, что это опровергает идеи твоего любимого учителя Макракиса? Он объявляет, что души умерших возвращаются в землю, подобно душам животных. И разве воз­можно было, чтобы Христос сошел во ад, чтобы освободить одну из составляющих человека — душу, если дух есть Бог Дух? Видишь ли, возлюбленный брат мой, какой глубины достигает ересь тво­его учителя?”

 

Апостолос молчал. Он сложил оружие и из стана сторонни­ков Макракиса перешел на сторону правды. Никто не ожидал та­кой перемены.

Как все добрые монахи, Старец-отшельник Катунакский был настоящим Авраамом в гостеприимстве. Гостеприимство — это признак теплого, любящего сердца. Никто не уходил из его скром­ной каливы, не получив предложение принять хотя маленький дар, пусть это была только чашка холодной воды. “Не забывайте о гостеприимстве,” — учил он всех собственным примером. Ста­рец Даниил с юности обнаруживал нежное чувство сострадания к ближним. Вспомним сейчас случай, сыгравший в свое время важную роль в становлении его характера. Однажды, когда ему было пятнадцать лет, он ел за семейным столом, и отец его ска­зал задумчиво: “Вот мы едим, пьем, всего у нас вдоволь. А сколько бедняков и сирот не имеют еды!" Эти слова всколыхнули и встре­вожили душу юного Димитрия. С тех пор он взял себе за прави­ло лишать себя некоторых удовольствий для того, чтобы иметь возможность помогать бедным.

Гостеприимство Старца шло у него от души, светившейся любовью, сочувствием и миром. Это было от Бога! Все существо его было наполнено этим миром. Был старец Даниил благо­словенным миротворцем. От его бледного лица, ясных глаз и сладкозвучных слов уст его изливалось миро милосердия, которым он врачевал язвы тех, кто поражен был гноящимися ранами.

 

    

 

Однажды в святом монастыре Костамонит дружба между дву­мя монахами была опасно расстроена врагом нашего спасения, который приходит в ярость, если в душах людей царит мир, и вся­чески стремится посеять разногласия. Ибо царствует он там, где разногласия, споры и ссоры. Вражда между двумя братиями бро­сила тень на всю обитель. Отцы тщетно пытались их примирить, и отец Игумен оказался в трудном положении. Он надумал попросить помощи у старца Даниила.

Помолившись Богу, вооруженный силой дара духовного рассуждения, Старец начал свой труд по примирению братиев. Каждого из них отводил в сторону и гово­рил: “Брат твой так несчастен из-за ссоры, он так раскаивает­ся и ищет примирения!” Отцу Модесту, с которым было труднее, он сказал: “Отче Модесте, это искушение, и оно пройдет. Бедный отец Афанасий плачет и сокрушается, что огорчил тебя. Сейчас он ждет тебя в комнате для гостей, чтобы примириться. Он мо­жет застесняться, потому я тоже пойду. Ты сильнее, так что сде­лай первый шаг и попроси прощения”. То же самое он сказал прежде отцу Афанасию. Когда же они встретились в комнате для гостей, старец Даниил первый поло­жил земной поклон. Другие последовали его примеру, и бес не­согласия бежал, посрамленный.

То был один из многих случаев, один пример того, как жил Старец-миротворец, подобно Сыну Божию, “благовествуя мир” (Деян. 10,36).

 

    

 

Сияние святости отца Даниила было видным далеко. Священ­ники, монахи, миряне из разных мест Греции были его духовными детьми и следовали его советам без сомнений.

 

    

 


О высоте внутренней жизни блаженного старца Даниила более всего говорит глубокая духовная его связь с величайшим «святым наших дней», Нектарием Пентапольским.

Их знакомство состоялось когда Святитель посетил Афон, и постепенно регулярная переписка сделала их духовные отношения очень близкими. То были два избранника Божии: неизвестный миру святой и признанный Свя­титель, слава которого завоевала весь мир.

 

    

 

В сентябре 1929 года отец Даниил сильно простудился и слег. Послушники ухаживали за ним с великим благоговением и сыновней любовью. До последнего часа старец сохранял ясность ума и безмятежность духа. В ночь на 8 сентября состояние больного ухудшилось. Он попросил причастить его Святых Таин, а потом со слезами на глазах и дрожью в голосе преподал молитву и последние наставления верным послушникам: «Христос да вознаградит труды ваши»,— молился он. И прибавил пророчески: «Бог не бывает несправедлив. Вы послужили мне, пошлет и Он Ангелов послужить вам. И распространится калива сия, и будет у вас два священника, и множество монахов приидет...». Наутро за Божественной литургией лицо его светилось радостью. Затем совершено было Таинство елеосвящения. И по елеосвящении возлюбленная Предстательница наша и Госпожа Богородица приняла его на небеса праздновать всечестное Ее Рождество со всеми святыми, от века просиявшими.
Весть об исходе старца повергла в скорбь всех духовных его чад, в особенности же послушников. Преемником отца Даниила назначен был тезоименитый ему послушник, благоговейнейший и ангелогласный иеромонах Даниил.
Монахи Иконописного дома Даниилеев посвятили себя и другому служению — изучению и сохранению традиционно афонского стиля византийской церковной музыки.
В исихастирии Даниилеев все напоминает о блаженнейшем его основателе: здания, мастерские иконописцев, сушильня, книгохранилище, огороды, плодовые посадки, каменные скамьи... Но бесконечно ценнее другое достояние, которое оставил освященный и богоблагодатный его создатель — опыт «ангельского жития», сокровище поистине неоскудевающее, которое “ни моль, ни ржа не истребляют и воры не крадут”.

Старец явился и плодовитейшим духовным писателем. Как трудолюбивая пчела служил он сокровищнице святоотеческой письменности и оставил нам множество сочинений, посвященных самым разным вопросам. Среди них немало противоеретических писаний, например «Против хилиастов», «Против евангеликов», «Против армян», «Беседа католического священника с православным», «О спасении еретиков и неправославных», «Обличение противников Священного Предания»; в других работах старец обращается к богословской и социальной проблематике — это «Письмо о пощении», «О таинстве Божественной Евхаристии», «О святых иконах», «О священстве», «Опровержение некоего хулителя монашества», «Бывшему митрополиту Неврокопийскому Г. Георгиадису о том, подобает ли клирикам отращивать волосы», «О том, каким должен быть духовник».

Источники: Архимандрит Херувим (Карамбелас) “Современные старцы Горы Афон”;
Старец Даниил Катунакский. “Ангельское житие”. Москва, 2005.;
Agioritikesmnimes.blogspot.gr;
Pemptousia.gr

https://mroc.pravobraz.ru/episkop-petergofskij-siluan-kanonizaciya-starca-sofroniya-saxarova-i-valaamskogo-starca-ioanna-alekseeva-v-svete-sovremennyx-mezhcerkovnyx-otnoshenij/

 Епископ Петергофский СИЛУАН. «Канонизация старца Софрония (Сахарова) и валаамского старца Иоанна (Алексеева) в свете современных межцерковных отношений»

 "Посещая Афон в конце октября 2019 года, патриарх Варфоломей объявил о прославлении 4 старцев-святогорцев: Иосифа Исихаста, Даниила Катунакского, Ефрема Катунакского и Иеронима Симонопетрского." 

Архимандрит Софроний (Сахаров): художник, который стал святым