https://pravoslavie.ru/137572.html

Беседа с иконописцем Яковом Прокофьевым

Оксана Головко

Это сейчас Яков Прокофьев – востребованный иконописец. Среди его работ – иконостас и роспись храма святителя Николая Чудотворца в г. Брисбен (Австралия), роспись храма святого Иоанна Кронштадтского в Петербурге, иконы в иконостасе храма святого Игоря Черниговского в Переделкино. А когда-то он даже думал бросать Иконописную школу, потому что он, выпускник художественного училища, никак не мог перестроиться, понять язык иконы.

В интервью Яков рассказал, что же ему помешало бросить иконопись, а также о том, как создается иконный образ, сколько значений имеет слово «икона» в греческом языке и в чем отличие в отношении к церковному искусству у австралийских верующих и у российских.

«Переход к иконе был непростым»

– Когда вы обратили внимание на икону, выделив иконопись как нечто особенное из художественных явлений мирового искусства?

– Очень даже не сразу. Да, нам говорили об иконах на уроках истории искусств в художественной школе, затем в Астраханском художественном училище имени П.А. Власова, которое я окончил. Но я все равно словно «пролистывал» странички с историей церковного искусства, это проходило мимо меня, больше увлекала светская живопись.

Моя дипломная работа в училище называлась «Преподобный Сергий благословляет Дмитрия Донского на Куликовскую битву», и когда я работал над ней, решил выбраться в Москву, в Третьяковскую галерею. Но зал древнерусского искусства я проскочил в мгновение ока, настолько, что сам себе сейчас удивляюсь: как я мог пройти мимо такой красоты?!

Причем я даже пытался писать иконы, но – именно живописным языком, в стиле Михаила Нестерова. Более того, когда я поступал в Иконописную школу при Московской духовной академии, был уверен, что там нужно писать именно так – в живописном стиле, и очень удивился, когда учебу мы начали с копирования древних икон. Получается, древнерусскую икону я открыл для себя только в иконописной школе. Удивительно, когда я поступал туда, был огромный конкурс – 9–10 человек на место, – и меня взяли, хотя я и не понимал, что такое икона.

– Быстро перестроились с живописного языка на язык иконы?

– Два года длилась перестройка, переход к иконе был непростым. Потом подтверждение того, что мои метания были естественны, я позднее нашел у отца Зинона (Теодора), который говорит, что обычному человеку, чтобы научиться писать икону, нужно пять лет, а художнику – десять. И это точно: пространственное в идение воздушной среды, воздушной перспективы, ощущение объема, настройка на это глаза художника, которому подчиняется рука, – все это мешало перейти к плоскостному изображению. Я никак не мог перестроить себя и даже собирался на втором курсе бросать Иконописную школу. Но тут в Московскую духовную академию приехал игумен Иларион (Ермолаев) из Оптиной пустыни, и мне посоветовали подойти к нему, ведь он тоже – художник, монументалист, выпускник Суриковского института, который после этого стал писать иконы. Я подошел, рассказал о своих трудностях, и отец Иларион мне ответил: «Это тебе дан такой вызов, и важно, как ты с ним справишься. Любое препятствие нужно преодолевать – разными способами. Смирись с тем, что ты ничего не умеешь. Как художник ты, возможно, был, но сейчас в смысле творчества тебя пока что нет. И твоя задача – найти себя другого». Эти слова мне очень помогли, я стал больше копировать, смотреть иконы, и произошло открытие, встреча с иконой.

– С одной стороны, понятно, что художнику бывает трудно перейти к иконному видению. С другой – у большинства талантливых, по-настоящему творческих иконописцев все-таки есть светское художественное образование.

– Конечно, ничего не бывает зря. Я понял это спустя какое-то время после окончания училища и Иконописной школы. В училище у меня был преподавателем Шамиль Абдулхамитович Такташев – ученик Дмитрия Дмитриевича Жилинского. Шамиль Абдулхамитович писал темперой и меня всегда подталкивал к этой технике, а я по молодости противился этому, мне казалось: для чего темпера, когда есть масло! Потом я начал писать иконы как раз темперой, и моя учеба в училище даже в этом смысле оказалась некоей подготовкой к пути иконописца, пусть и совсем не прямой. А каким большим удивлением было для меня увидеть на какой-то выставке картины Жилинского практически на иконных досках!

– А почему, кстати, вы решили поступать в Иконописную школу, если тогда про икону ничего не знали по-настоящему?

– Мое воцерковление произошло как раз на третьем курсе художественного училища, а к пятому курсу я оказался перед дилеммой, куда мне идти дальше: в светское учебное заведение или в духовное. Профессию художника оставлять я не хотел, чувствуя, что в этом мое призвание, хотя мне советовали идти в семинарию, становиться священником. В колебаниях я поехал в Оптину пустынь к отцу Илию (Ноздрину). Я уже много слышал о нем, очень волновался, и, когда наступила моя очередь подойти к нему, я напрочь забыл, что хотел у него спросить. Он на меня посмотрел, положил на плечо руку и сказал: «Поступай в Московскую духовную академию». Тут я сразу вспомнил, с чем приехал.

• < Prev
• Next >