Рафаэль Санти. Милосердие, 1507. Фото: Музеи Ватикана

Без фигуры Караваджо история живописи была бы совершенно иной. И дело не в том, что его биография изобилует невероятными поворотами, а сам он был личностью неординарной на фоне типажей своей эпохи. Караваджо увидел свет. И своим особенным методом изобразил его, сделал главным героем картины. Путем Караваджо искусство живописи развивалось следующие несколько веков, а живопись светом, будто достающая сюжеты из мрака фона картины, стала называться «караваджистской живописью» или «караваджизмом». Свет у Караваджо имеет исключительно символистское значение, это свет барочной трагедии: человек словно утратил защитный покров веры и на пределе эмоций, погружаясь в переживание, как в пучину, осознал смертность, конечность своего бытия и страдание, физическую боль Христа и мучеников как свои. Живопись самого Караваджо – парадокс гармонии композиции и точности анатомической передачи каждого движения, света, разрывающего тьму и останавливающего время, из мрака медленно выводящего к нам библейские сюжеты.

Микеланджело Меризи, прозванный Караваджо. Положение во гроб, ок. 1603–1604. Фото: музеи Ватикана

Веронезе – великий венецианец, в колоритах которого сочетаются серебро и пунцовый красный, золото и благородные зеленые и синие тона. Прошло каких-то два века со времен готических иконных вещей ди Нардо, и в храмах их место заняли картины, которые, как волшебные колесницы, могли перенести зрителя в любой момент священной истории с предельной степенью чувственного переживания. Веронезе – замечательный рисовальщик, но в первую очередь он живописец и любитель театральных эффектов – драматического света, выразительных жестов. Каждая картина – тончайшая и с широким размахом поставленная театральная сцена. Он превращает сюжеты из жизни библейских царей и христианских мучеников в явление великолепных героев. В картине из Ватикана святой Елене во сне является крест Господень. Но это не сон тишины, это сон праздника красок и световых эффектов.

Паоло Кальяри, прозванный Паоло Веронезе. Видение святой Елены, ок. 1575–1580. Фото: музеи Ватикана

Святой Плакида (Пласид) Перуджино – не столько бенедиктинский монах-исповедник, знаменитый своей глубокой верой и почитаемый в некоторых областях Италии вплоть до ежегодных, посвященных ему парадов. У Перуджино святой – ангелоподобный созерцатель звездных глубин небес. Знаменитый изображениями мадонн, Пьетро Ваннуччи из Перуджи и в этом очаровательном портрете придает монаху сходство с прекрасными юными созданиями, подчеркивая неземное обаяние сына патриция, ставшего прилежным последователем самого святого Бенедикта.

Пьетро Ваннуччи, прозванный Перуджино. Святой Плакида, 1495–1498. Фото: музеи Ватикана

Мы видим очень условное, действительно написанное «на особом языке» древней иконы изображение святого Франциска. Святой предстает в полный рост, неся свои стигмы – кровоточащие подобно Христовым раны; естественно, его лик заключен в условный овал капюшона, а выражение лица не лишено лукавства и почти варварской привлекательности. Фигура художника, создавшего эту икону, загадочна, о нем сохранилось обидно мало документальных свидетельств: жил в XIII веке, работал в Ареццо. Как раз в те времена в этом тосканском городе развивались науки и искусства, музыка и математика – оттуда родом был Гвидо Аретинский, отец современной нотной системы. Так что условность письма образа святого Франциска можно соотнести еще и с музыкой: посмотрите, как певучи линии, как удивительно ритмично поставлена фигура и чередуются светлые «удары» пятен рук, ступней на темном фоне его сутаны. Маргарито ди Маньяно стал известен за пределами Италии еще в середине XVI века благодаря «Жизнеописаниям» Вазари. Мы можем предположить, что письмо Маргарито ди Маньяно воспринималось архаичным, слишком тесно связанным со старой иконной школой письма, в нем прочитывалось влияние коптской и греческой школы иконописи, но авторитет этого художника был у потомков очень велик.

Маргарито ди Маньяно, прозванный Mаргаритоне д’Ареццо. Святой Франциск Ассизский, 1250–1270. Фото: музеи Ватикана

Те, кто не был в Венеции и не видел живопись Джованни Беллини в молочном свете венецианских зим, могут удивиться некоторой жесткости его рисунка. Она кажется нам знакомой после живописи Альбрехта Дюрера, называвшего Джованни Беллини лучшим живописцем Венеции. Беллини – большая династия живописцев, среди которых Джованни отличается мастерством колорита и рисунка, поистине симфонической сложностью жестов, сцеплений фигур в его многофигурных композициях. И конечно же, в его картинах удивительный свет – прозрачный, холодный и сияюще-золотой, придающий всему происходящему торжественность и надмирность. Будто все в картинах Беллини лишь отражение в венецианских зеркалах с золотой амальгамой.

Джованни Беллини. Оплакивание Христа с Иосифом Аримафейским, Никодимом и Марией Магдалиной, ок. 1471–1474. Фото: музеи Ватикана

Родившийся и окончивший свою жизнь в Болонье, Гвидо Рени – художник, успевший поработать с декораторами в Риме и в Неаполе в среде живописцев-новаторов, следовавших Караваджо. В родном городе Рени стал одним из основателей болонской школы живописи, упорядочившей художественное образование, задавшей правила и критерии оценки качества работы художника. Но нам Гвидо Рени интересен прежде всего как живописец барокко, у которого свет становится объемным. Не линия, а мазок кисти, имеющий собственный объем, как дорогое шитье гладью, расцвечивает сюжет картины, достает его из темноты. Тем более что из Пинакотеки Ватикана нам привезли один из шедевров художника – «Святого Матфея и ангела».

Гвидо Рени. Святой Матфей и ангел, ок. 1620. Фото: музеи Ватикана

Флорентиец ди Нардо был сыном скульптора и лучшие свои вещи создал в родном городе. Обычно Мариотто ди Нардо считают представителем флорентийской школы готического искусства. Но если всмотреться в его «Рождество», не готическая структурность и графичность изображения, связанные с архитектурной традицией, привлекают нас, а живость наблюденных художником деталей – здесь и внимающая собака, и отдыхающие овцы, и напряженно сложенные в молении руки пастуха, и точно подсмотренные профили современников, перенесенные в композицию. И конечно же, привлекает музыкальная чистота рисунка ди Нардо. В этой работе, будто стоящей на стыке двух эпох, иконы и картины – окна в другой мир, – мы видим праздничный колорит и символическое использование цвета: над синими горами золото Небес, но горы прописаны как драгоценные складки ткани, и художник радуется, находя многообразие оттенков синего, серого, умбристого и зеленого, чтобы на их фоне написать фигуры пастухов и Иосифа в печали.

Мариотто ди Нардо. Рождество. Пределла, ок. 1385. Фото: музеи Ватикана

 Этот фрагмент фрески из разрушенной в XVIII веке церкви – как солнечный день весны. Мелоццо да Форли творил в Риме в конце XV века, когда по всей Италии гремела слава Боттичелли и Пьеро делла Франчески, и влияние этих художников прослеживается в сложности задач, поставленных перед собой римским художником: в изображении лица и руки в ракурсе снизу, в сложном рисунке драпировок одежд. Но ангел да Форли так хорош собой, так привлекателен, что только сухой энциклопедист начнет перечислять все особенности влияний и авторские отличия самого да Форли; остальные же забудут обо всем, глядя на золотые кудри под нимбом из золотых звезд на синем небе, и непроизвольно начнут улыбаться.

Мелоццо дельи Амбрози, прозванный Mелоццо да Форли. Aнгел, играющий на виоле, 1480. Фото: музеи Ватикана

В 1054 году случилась Великая схизма, раскол между Римско-католической и Православной ветвями церкви. Но этот исторический факт не изменил ту традицию древнехристианского искусства, которая развивалась в единстве и полноте соединения локальных традиций. Мы смотрим на эту икону, и ее язык нам внятен – он общий с языком древнерусской иконописи. В этом образе Христа сочетаются античные особенности письма (как мы знаем их по помпейским росписям), и символический – с огромными очами – лик, как в схематических изображениях эпохи пещерных раннехристианских храмов, и уже сложившаяся цветовая система иконного языка. Есть в нем и отголосок романской культуры Центральной и Западной Европы, сохранившийся в архитектуре и скульптуре больше, чем в живописи. Одна икона – а за ней путешествие традиции вокруг континента и перетекание из века в век первых столетий христианской изобразительной культуры.

Римская школа. Христос Благословляющий, вторая половина XII века. Фото: музеи Ватикана

Французский художник, сумевший в Италии систематизировать наследие итальянской живописи, опыт, накопленный на протяжении веков ее развития от иконы к картине, Пуссен создал систему изображения, построенную на триединстве цвета и триединстве композиционных форм, опыте перспективы и строгого, канонического для его метода расположения сюжета в определенных частях картинного пространства. Он сумел соединить знание искусства Ренессанса и античности. Его изобразительная система стала важнейшим явлением эпохи классицизма, отражением в живописи классицистического метода других видов искусства. Но своими картинами Пуссен смог доказать, что его метод не мертвая догма, а герои, расставленные, подобно актерам на сцене, внутри полотна, есть часть гармонического мерцающего видения, создать которое может лишь гений.

Никола Пуссен. Мученичество святого Эразма, 1628–1629. Фото: музеи Ватикана

Этот выставочный сезон в Москве проходит под знаком Рафаэля – только что завершилась его выставка в ГМИИ им. А.С. Пушкина. Но ради такой изящной оптической обманки можно прийти специально: двадцатитрехлетний художник, признанный современниками искусным рисовальщиком, создает иллюзию майолики – керамической скульптуры, покрытой драгоценной глазурью, виртуозно передавая ракурс, рисунок теней на ее объемах с помощью предельно ограниченной, почти монохромной палитры. Майоликовыми вставками украшали современную Рафаэлю архитектуру, и можно предположить, что эта вещь предназначалась для камерного интерьера, призванная внести в него символические значения. Женская фигура, обнимающая детей, – Милосердие, ее обрамляют фигурки путти с корзиной живого пламени (горячего желания и духовной энергии, необходимой для дел милосердия) и с корзиной виноградных гроздьев (плодов христианской веры).

Все об эволюции ренессансных алтарей: от иконы к повествованию