https://pravoslavie.ru/132673.html

Александр Александрович Лавданский – один из известных иконописцев современной России. В конце 1970-х он, успешный художник авангардного толка, чьи работы начали активно продаваться, выставлявшийся по знаменитому адресу: Малая Грузинская, 28, оставил светскую живопись и начал изучать икону. А еще было крещение, которое он решил принять после того, как, падая с лесов, чудом остался в живых…

В интервью порталу Православие.ru Александр рассказал о своем пути в иконописи, о том, что такое современное иконоборчество и почему икона – это всегда про современность.

Сегодня господствует идеология, цель которой – уничтожить подобие Божие в человеке»

– Александр Александрович, правда ли, что ваши художественные поиски в светском искусстве вывели вас в конечном счете к иконе?

– Да, это во многом так. Мои работы 1970-х годов были далеки от требований официального искусства, но в них я ориентировался на позднеготическую живопись, живопись Северного Ренессанса, то есть в основе своей на искусство христианское. Как сейчас я вижу, для меня это было лучше, чем если бы я начал, допустим, с абстракционизма и даже постмодернизма. Помню, тогда меня больше всего интересовала апокалипсическая тема. Уже тогда мир стремительно менялся, и ориентиры, которые виделись в конце всей истории, о которых я часто думал, привели меня к началу истории – ко Христу. Знание о явлении в мир Бога, о Его Жертве за человечество сделало осмысленным все происходившее и происходящее.

– Вы рассказывали, как, уже двигаясь по пути к вере, но все еще не крестившись, вы, работая вместе с группой реставраторов в одном храме, упали с лесов. И чудом, пролетев метров пять, смогли зацепиться за не рухнувшую часть лесов. После этого крестились. А вот что было между этим моментом и уже сознательной воцерковленностью?

– Что касается творчества – начал глубже погружаться в иконопись, изучать ее. Отчасти делал и светские работы, но уже более спокойно, не впадая в творческую истерику. Успокоение как раз пришло после полета.

А в церковной жизни было все традиционно, я не избежал периода неофитства. Даже хотел уйти в монастырь, хотя был уже женат. Спасибо моему духовному отцу, ныне покойному иеромонаху Павлу, он категорически сказал не делать этого: «Кто как призван, тот так и должен служить». В этот период я полностью отошел и от светской живописи, но уже не от неофитского горения, просто резко потерял к ней интерес. Мир иконописи оказался для меня более выразительным, важным. Вообще я люблю тему иконопочитания. Она включает в себя и создание икон, и их почитание – порой люди путают это понятие со словом поклонение, с сознательной позицией отрицания иконоборчества. В Византии в VIII веке было явное иконоборчество, оно есть и сейчас, но, я бы сказал, в более глубоких формах. Сейчас иконоборцы стараются не просто уничтожить иконы, называя иконопочитание «идолопоклонством», как это было раньше. Сегодня господствует идеология, цель которой – уничтожить образ человека, подобия Божия, в человеке… Это иконоборчество в высшей степени.

И мы этому можем противопоставить иконопочитание, традиционное искусство.

– Искусство в широком смысле, не только иконопись?

– Да. У меня есть друг – профессор Сорбонны. Он рассказывал, что лет 15 назад зашел во Французскую академию художеств. Студенты занимались, рисовали гипсы, писали натюрморты, натурщиков. Снова там он оказался года два назад и ужаснулся: пусто, уже никого не интересует ни образ Богом созданного мира, ни образ Богом созданного человека. Это тоже пример современного иконоборчества.

«Прежде всего думаю о традиции»

– Если говорить именно про икону (имея в виду церковное искусство в целом: иконопись, монументальную храмовую живопись, мозаику), насколько верующие люди, приходящие в храм, понимают язык иконы, богословские нюансы и так далее? Или им это не нужно: считали сюжет – и хорошо?

– Конечно, умение «читать» иконы помогает лучше понять многие вероучительные моменты, ведь икона – и художественное произведение, и богословская мысль, и проповедь. И поэтому верующим нужно объяснять, показывать – мне кажется, это задача каждого прихода.

 Великомученица Варвара

Икона Божией Матери Всех скорбящих Радость

Сейчас мы расписываем храм во имя благоверного князя Александра Невского в Волгограде. Это город, который несколько раз почти был сметен с лица земли, потом, после войны, его начали восстанавливать. И вот недавно с любовью воссоздали храм – тот храм в псевдовизантийском стиле, который был построен при императоре Александре III.

Сейчас идет работа над благоустройством прихрамовой территории, и во время работ находят осколки мин, патроны, человеческие останки. Недавно среди человеческих останков нашли четки… И уже как-то еще глубже начинаешь чувствовать то, что мы делаем, важность появление храма, росписей, тем более на таком месте…

И уже сейчас специалисты в надежде, что мы сделаем хорошо, готовы проводить по росписям храма своеобразные экскурсии, объясняя сюжеты, иконографию и так далее.

Чтобы человек захотел всмотреться в роспись, в икону, изучить иконографию, важно, чтобы его не отталкивало это чисто художественно. Когда художник работает равнодушно или с мыслями о чем-то другом, то и получается – соответствующе.

 Икона из Стефано-Махрищского монастыря

Иконостас храма Живоначальной Троицы в Хохлах, спроектированный Александром Лавданским

– Когда предстоит расписать храм, как осмысляете программу росписи?

– Прежде всего, конечно, думаю о традиции. Нужно любить не только ближних, которые рядом с нами, но и тех, что жили до нас, тех, которые и создавали эту иконописную традицию.

Важно понять, что они имели в виду. Но при этом важно смотреть и на архитектуру конкретного храма и так далее. Вот храм во имя Александра Невского, построенный в XIX веке в неовизантийском стиле и разрушенный в 1932 году. Архитектурный стиль, вероятно, диктовал и внутреннее убранство. Но в то время не было таких знаний про византийское и древнерусское искусство, которыми располагаем мы сегодня. Была Санкт-Петербургская академия художеств, в ней – церковно-исторический факультет, но древние фрески и иконы еще не были настолько раскрыты и отреставрированы. Поэтому расписывали, как тогда диктовало время, – в академическом стиле. Мы сегодня, получив возможность соприкоснуться с настоящим византийским искусством, преломив его через понимание людей, живущих сегодня, расписываем так, как диктуют сами стены.

А вообще можно говорить про стили сколько угодно, но в каком стиле мы бы ни писали, в каком бы ни старались усовершенствоваться в меру своих сил, главное – мы никогда не стараемся подделываться под чьи-то вкусы, хотя и прислушиваемся к мнению заказчика.

 Омовение ног апостолов. Роспись нижнего храма Трех святителей на Кулишках

Праведный Феодор Ушаков

– А вот если храм уже расписан, допустим, в академической манере и вам надо написать туда иконы для иконостаса. Насколько допустима разностилевая ситуация при благоукрашении храма?

– Сам я всегда старался избегать этого, но если не получалось – не расстраивался, поскольку это тоже по-своему интересно. Один из моих любимых памятников – монастырь Иоанна Лампадиста на Кипре, там в храме росписи от XI–XII веков до XVII века, и это очень красиво, несмотря на разностилье, – удивительным образом сочетается богатство церковного искусства в одном месте.

– Вернемся к вашему пути от момента крещения. Был ли период охлаждения?

– Был, и за то, что я его прошел достаточно без потерь, я благодарен своему духовнику и своей жене. Она своим терпением буквально вытащила меня из этого состояния сомнений в необходимости церковной жизни. Мне не хотелось идти в храм, я не понимал, для чего это нужно, – она все равно каждое воскресенье шла, ничего не навязывая, и мне ничего не оставалось, как идти за ней. В этот период я продолжал писать иконы и считаю, что писал их тогда плохо.

– Вы рассказывали, что учились, узнавали икону по книгам О.С. Поповой, слушая беседы с ней. Как это – учиться по книгам? А что главное вы поняли про икону благодаря работам Ольги Сигизмундовны?

– Для меня было важно, как она подбирала материал. Она видела византийские иконы так, как может видеть только человек, у которого есть дар от Бога, и тем самым давала возможность увидеть их и многим другим людям. Она не учила никаким техническим приемам, но она говорила о самом важном. Например, много рассуждала про свет в византийской иконе, тот свет, который является отблеском нетварного, фаворского света, – как византийские мастера его передавали. Это были для меня ориентиры в иконописи.

 Праматерь Ева

Преподобные Стефан Махрищский и Сергий Радонежский

Благодаря Ольге Сигизмундовне я понял, что в иконе важно всё. Когда я начинал заниматься иконописью, были распространены палехские методы, когда нужно соблюдать строгую последовательность: сначала пишется доличное – горы и архитектура, потом одежды, потом – лики. Сначала санкирь, потом – высветления… А из ее книг я понял, что это неправильно, что можно начинать с чего угодно, важно, чтобы в итоге была цельность. И тот же фон в иконе, который Палех практически изничтожил, не менее важен, чем всё остальное. Иногда пишешь икону, и если фон не золотой, то половину времени от всей работы уходит именно на фон.

«Я тоже писал плохие иконы, мне есть в чем каяться»

– Не раз слышала от иконописцев, что тогда, в советское время, ситуация у иконописцев была иная, чем сейчас. Вы согласны?

– Да, в 1970-е, 1980-е в чем-то было по-другому. Если уж человек шел писать иконы, расписывать храмы, было понятно, что он делает это по призванию. Например, я, когда оставил светскую живопись, очень неплохо уже на ней зарабатывал. А иконописью тогда много было не заработать, да и художники оказывались в своеобразном андеграунде.

Сегодня – много храмов, продолжают строиться новые, у церковных художников появилась возможность заработать (и это правильно). Но также вокруг стали крутиться специфические люди, порой не имеющие отношения к иконописи, масса художников, которым все равно, что писать: на церковную тематику или на далекую от нее, лишь бы платили. Когда так происходит – грустно, и лучше бы такого не было, но я бы не сказал, что это прямо критично.

У апостола есть слова: «Как бы ни проповедали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться» (Флп. 1: 18). Надо быть снисходительными. Писать икону даже не очень хорошо – все равно хорошо. Не хорошо, прежде всего, для самого человека, который это делает. Но все равно даже таким образом проповедь идет.

 Росписи студии Киноварь

Роспись храма Трех святителей на Кулишках

И у человека всегда есть возможность прийти ко Христу, возможно, даже через осознание, что он писал иконы, не думая, что он делает, не понимая ответственности. Я же ничем не лучше их в том смысле, что тоже писал плохие иконы, мне есть в чем каяться.

«Икона – всегда современна, ведь Христос – Один и Тот же и вчера, и сегодня, и завтра»

– Сейчас можно услышать: опять художники оглядываются на Византию, сколько ж можно! Что вы думаете по этому поводу?

– Мне эти реплики кажутся странными. Точка отсчета нашей церковной жизни, культуры – Византия, и именно там был найден наиболее адекватный язык для визуального рассказа о Христе, о Горнем мире. На самом деле суть этого языка не меняется, но на его основе создаются новые произведения, соответствующие своему времени. Вообще икона – всегда современна, ведь Христос – Один и Тот же и вчера, и сегодня, и завтра. Преподобный Андрей Рублев тоже писал на языке иконы, найденном в Византии, но созвучном его времени, в итоге – получались его шедевры. Если бы он вдруг начал свои поиски в искусстве, попытки «уйти от Византии» (понятно, что это абсурдно звучит для ситуации того времени, так что я гипотетически), то и не было бы никакого Рублева.

 Роспись храма Трех святителей на Кулишках

Роспись храма Трех святителей на Кулишках

Сегодня, когда активно специально стараются, чтобы была не-Византия, – ничего хорошего не выходит.

– Какая конкретно эпоха вас вдохновляла, когда вы шли к своему стилю?

– В разное время по-разному. Сначала это были древнерусские иконы, потом, как раз после книг Поповой, – сама Византия. Изначально – палеологовской эпохи, потом стал заглядывать глубже – в македонский, комниновский периоды. Сейчас я считаю, что придерживаюсь поствизантийского стиля, мне близко творчество Феофана Критского. Но мы не занимаемся реконструкцией, мы пытаемся делать современную икону, слушая традиции, так что в итоге получается некий средневизантийский московский стиль.

Все эти стилевые поиски ради одного: сказать художественными средствами о Христе людям, стоящим в храме.

 Собор Новомучеников Церкви Русской

Сошествие во ад

– Что в целом происходит сегодня в современной российской иконописи?

– Общую картину мы, а точнее – наши потомки смогут увидеть спустя лет сто, пока нам изнутри не очень понятно. Да, есть много вдохновляющего. Некоторые моменты меня пугают – как, например, проект «После иконы».

Вот сейчас на моих глазах в храме в Волгограде Алексей Вронский написал «Воскресение Христово. Сошествие во ад». Просто замечательно получилось. Он взял иконографию Дионисия и традиционную иконографию этого сюжета, в итоге получилось глубокое по смыслу, лаконичное по содержанию, богословски и художественно осмысленное произведение.

 Сретение Владимирской иконы Божией Матери

Феодоровская икона Божией Матери

– Как вы относитесь к тому, что современное церковное искусство неоднородно – много групп разных художников, которые порой не согласны между собой?

– Вполне нормальное явление. Разные мнения – это неплохо, они всегда существовали, это нормальное развитие. Главное, чтобы собственное мнение не ставить выше всей Церкви, опыта святых отцов.

– Если вам нужно писать образ святого, о котором вы не очень много знаете или иконография которого еще не до конца сложилась (в таком случае речь чаще о новомучениках), как выстраиваете работу?

– Прежде всего читаю житие, изучаю вообще всё, что смогу найти: воспоминания о них, их письма и так далее; от новомучеников часто сохранились фотографии – внимательно их смотрю. Всё это осмысляю, чтобы потом пропустить знание, в том числе визуальное, об этом святом через традиционный язык иконы. Ведь все-таки с фотографий на нас смотрят люди, пусть и святые, но из этого мира, а на иконах они уже там, с Господом, в мире Горнем…

Фрески Николаевского храма (село Озерецкое, Московская область) 

Храм священномученика Антипы на Колымажном дворе

В самом начале своего пути, году в 1978-м, я встретил архимандрита Геннадия (в будущем – схиархимандрита Григория (Давыдова) – духовника архимандрита Серафима (Тяпочкина)), сказал ему, что пытаюсь писать иконы. А он мне сказал: «Если тебе кто-нибудь, например заказчики, будет говорить, что святой на твоей иконе не похож, как им кажется, ты не переживай. Главное – всегда имей в виду, чтобы он был похож на Адама, чтобы не было неправды в лице, в фигуре. А тем, кто считает, что не похож, скажи: “Он же в Раю, и смотреть на него надо, помня об этом!”»

 Храм священномученика Антипы на Колымажном дворе

Храм священномученика Антипы на Колымажном дворе

– Кто еще помогал вам на пути к иконе?

– Мой духовный отец. Причем он – человек, далекий от искусства, не вникал в тонкости иконописания и так далее. Но он меня всегда поддерживал. Если у меня были какие-то сложности, я чего-то не понимал, он говорил: «Ты молись, я буду молиться, и Господь вразумит». По его вере в голове вдруг всё прояснялось, как будто мне кто-то дал профессиональный совет. Его молитвенную поддержку я чувствовал буквально физически.

– Вы сталкивались с тем, что в 1970-е или 1980-е власти мешали расписывать храмы?

– В 1980-х годах мы работали на Украине. И там местные финансовые органы категорически не давали разрешения на роспись храма. Нельзя – и всё, без объяснений. Но мы расписывали, а когда приходили проверяющие, прятались по кустам. Потом батюшка проверяющего угощал, кормил-поил, на некоторое время всё затихало, глядишь – всё доделали.

 Храм священномученика Антипы на Колымажном дворе

Эскиз иконостаса для храма Пресвятой Богородицы. Автор проекта Александр Лавданский. Москва, 2019 г

«Церковь для меня – жизнь»

– Если сравнивать современную церковную жизнь с советским временем, чего вам не хватает, а что, наоборот, радует?

– Тогда совсем другая ситуация была: придешь в церковь – повернуться негде от народа, поскольку церквей в принципе было мало. С детьми вообще сложно зайти. Зато, мне кажется, ревности было больше. Сейчас тесноты уже нет, храмов открыто много, но и ревности, думается, стало меньше. Но я не стараюсь следить за «актуальной повесткой» и так далее. Духовный отец постоянно повторял мне: «Внимай себе. За собой следи. Это самое важное». А уж отец Павел столько гонений претерпел: и в тюрьме сидел, и из Лавры его выгоняли…

– В советское время интеллигенция могла идти в храм из протеста: советская власть запрещает – значит, дело хорошее. Советской власти не стало – и некоторые люди отошли. Почему вы остались?

– Да, и такое было. Но я пришел в Церковь не из-за побуждений «против», а потому, что нашел там самое главное – в любые времена при любой власти. Так что этот вопрос звучит для меня как «почему вы живете?». Церковь для меня – жизнь. Это не про политику, а про спасение – разные весовые и смысловые категории.

 Эскиз иконостаса

Эскиз росписи храма. Автор Александр Лавданский

С Александром Лавданским

беседовала Оксана Головко

16 июля 2020 г.

О работе и чудесах в жизни иконописца Алексей Вронского

• < Prev
• Next >